Алексей Викторович подошел к окну. Длинными нестройными вереницами, как поздние журавли, потянулись бригады к своим объектам.

— Теперь мы подналяжем, материалов будет сколько угодно, только разгружай, — говорил Синев.

— Когда придет первый поезд?

— Сказали, что к десяти.

— Доволен?

— Еще бы! Мне эти автоперевозки во сне снились, черт бы их побрал!

— Взялся за гуж — не говори, что не дюж! Пойдем, посмотрим, что там делается для встречи первого поезда.

Они обогнули северный квартал микрорайона и вышли в открытое поле, где темнели близ полотна дороги приземистые склады для цемента и одинокий финский домик — временный вокзал конечной станции Рудная. Лениво струилась утренняя поземка. Заросли камыша вокруг озер, щедро опушенные снежком, выглядели дремучим бором, который каким-то чудом поднялся здесь за одну ночь. И вся степь неузнаваемо помолодела: куда девалась ее грусть-печаль, навеянная бесконечными осенними дождями.

Чуть ли не из-под ног Синева вымахнул матерый заяц, отбежал немного в сторону, приостановился на несколько секунд и, вскинувшись над ковылем, белой молнией стрельнул в балку.

— Ату его, ату! — крикнул Братчиков, звонко хлопая в ладоши.

Поезд прибыл лишь к обеду. Он продвигался очень осторожно, явно не доверяя путевому обходчику — морозу. Но еще издали дал знать о себе протяжными трубными сигналами. Встречать вышли все.

После митинга началась разгрузка. Федор облюбовал для своих ребят две платформы с кирпичом; однако его бригаду потеснили, — другим тоже хотелось отличиться. Женщинам из управления строительства дали работенку почище: они разгружали хозяйственный инвентарь и разные деликатные вещички, вроде электроламп или плафонов.

Надя оказалась почти рядом с Федором. Всякий раз, возвращаясь от штабеля к вагону, он отыскивал ее глазами у соседнего крытого пульмана.

Какая ведь — не подымет головы, не взглянет в его сторону. До чего же непостоянная эта Надежда Николаевна: то улыбнется, заговорит, как с равным, больше того, сама пригласит пройтись после работы по берегу протоки; то, как бы спохватившись, посуровеет, заторопится домой, сухо бросит на ходу: «Не забудьте, Герасимов, во вторник очередное занятие».

Она руководила кружком конкретной экономики. Федор первым записался в кружок, узнав, что вести его будет не кто иной, как Бороздина. Он готов был штудировать что угодно, только бы встречаться с ней хоть раз в неделю. Ну, а конкретную экономику сам бог велел изучать бригадиру. И он теперь все чаще просиживал в библиотеке допоздна, упрямо одолевая книжку за книжкой. Добрался и до «Капитала», чтобы быть, так сказать, на высоте. Его прилежание было замечено. Надя спрашивала старательного ученика лишь в исключительных случаях, когда никто не мог ответить на какой-нибудь вопрос. Он вставал и четко, по-военному, словно на занятиях по тактике, объяснял, что такое выработка на человеко-день или из чего складывается себестоимость кубометра кирпичной кладки; а она утвердительно кивала головой и в заключение говорила: «Видите, товарищи, оказывается, очень просто».

В общем, на что только не способна эта любовь, вдобавок к тому еще и безответная!

Случалось, что после занятий они шли вместе в столовую. А недавно Надя попросила Федора проводить ее до поселка геологической экспедиции.

Наконец-то можно будет поговорить по душам.

— Вы любите научно-фантастическую литературу? — неожиданно спросила Надя.

— А что?

— Так, интересно.

— Нет, не люблю..

— Но почему же?

— Холодом веет от таких романов.

— Не понимаю вас, Герасимов.

И он вынужден был доказывать ей, что фантастика, может быть, и увлекает тех, кто интересуется техникой будущего, но составить себе представление о человеке будущего по таким книжкам невозможно. Совсем чужие люди. Конечно, умные, образованные, но какие-то неземные, лишенные всяких чувств. Мы вот до сих пор восхищаемся Спартаком, поем песни о Степане Разине, читаем стихи о декабристах, а герои фантастических романов, кроме своих ракет, знать ничего не хотят: они будто переселились на Землю из других миров, им будто не приходилось держать в руках учебников истории; в общем, их интересуют только одни галактики. Да и любят эти люди холодно, не ревнуя, не страдая, не радуясь. Поэтому он, Герасимов, скорее прочтет исторический роман, чем фантастический, если уж не окажется в библиотеке стоящей книги о нашем времени.

— Какие рассуждения в космический век! — сказала Надя. — А я думала, что вы — мечтатель.

Он промолчал, задетый за живое.

— Спасибо, теперь я доберусь одна. До свидания, Герасимов.

Он пошел обратно. Отойдя на приличное расстояние, оглянулся: Надежда Николаевна уже стучала в окошко дома, где жила геолог Журина. Вот встретятся сейчас, посидят за чашкой чаю и, конечно, посмеются над ним, старшиной-сверхсрочником, который в пух и прах разнес научную фантастику. Нет, Федор, ты не должен выглядеть смешным, пора бы тебе взяться за ум и оставить в покое эту казачку-гордячку.