Люди, конечно, очень разные, но все они люди, и у них очень много общего. Пусть великие и знаменитые живут другими проблемами, едят с других тарелок и не стирают сами свое бельишко, но в моменты серьезных испытаний, требующих наивысшего напряжения сил и чувств, становится особенно хорошо видно, что они в принципе такие же люди, как мы, – со своими амбициями, капризами, причудами, слабостями, фантазиями, уязвимостью, страхами и надеждами. Истории насучат плохо, а учимся мы сейчас еще хуже. Некоторых вещей мы просто не знаем, некоторые нам подсовывают внаглую искаженными в угоду политической конъюнктуре или личным вкусам непосредственного начальства, а кое-чему мы просто не можем поверить из-за подсознательного убеждения в том, что правила нашей лестничной клетки так же свято чтутся и в царском дворце, султанском гареме или военном лагере. А то и еще хуже – что там все другое и нам этого не понять.

Отдельную лепту в наше несколько упрощенное понимание истории вносят исторические романисты – они ведь хотят написать о дворе Карла Великого или императорском Риме так, чтоб это устроило тех, кто им платит. Обычный итог – рассматривание ситуации под удобным углом. А что при этом приходится скривить шею так, что долго в этой позе не устоять, их несколько менее волнует. Получается очень интересно: каждый век и каждая страна, не говоря уже о каждом писателе, смотрит на исторические личности через свои очки. Читая, скажем, о Наполеоне в английских и французских книгах, вы с трудом поверите, что это пишут об одном и том же человеке. А уж если речь заходит о личной жизни великих людей, тут только держись – все заступаются за своих. Мужчины более благожелательны к сильному полу, зато женщины, которые обращаются к писательскому ремеслу все чаще, используют весь исторический фон для доказательства и без того несомненных для них истин, что все мужчины сволочи и нечего носить. В общем, большинство сочинений на исторические темы гораздо больше рассказывает нам о их авторах, чем о их героях.

Чем, собственно, я лучше? Ведь тоже я не могу быть совершенно чуждым искушениям сказать о том, что я хочу, а не о том, что было на самом деле. Я тоже знаю о романтических историях великих людей меньше, чем их удивительные герои, люди обычно крайне незаурядные и имеющие свою точку зрения на вопрос. Мне было бы ужасно интересно, что они сами скажут о том, что я разглядел в истории их отношений, но, увы, на этом свете такое уже невозможно. Но я очень старался, чтоб изложить не ту версию, которая мне нравится, и не ту, которую носит в своем воображении большинство, а именно наиболее близкую к тому, что было на самом деле. Ни одной из наших газет верить нельзя – не соглашаться с этим просто смешно. Но если прочесть много газет, причем разной ориентации, вдруг само собой становится совершенно ясно, что было на самом деле, о чем газетчик где-то слышал, но ему было лень уточнять, что именно, а что написано потому, что велено писать именно так. Так и с историческими сочинениями: достаточно ознакомиться с несколькими разными взглядами на ситуацию, и становится довольно ясно, кто о чем умолчал и кто сколько приврал. Может быть, это у меня хоть немножко, а вышло? Если да, мне будет очень приятно.

В этой книге я описал двадцать историй любви. Они у всех на слуху, что-то о них знает практически каждый, но очень мало кто знает достаточно. Поразительные и трогательные подробности этих романов великих людей часто нам неизвестны, а зря! Во-первых, они убедительно показывают нам, как много общего у всех людей на свете, независимо от имущественного положения, древности рода и членстве в профсоюзе. Во-вторых, с этими подробностями все приведенные здесь истории любви обретают еще одно измерение – они нам полезны, они могут нас многому научить. Любовь проявляет великих людей и в нас самих, заставляет говорить, думать и действовать на пределе возможностей. Во всех историях, которые я рассказал, есть много такого, что сможет пригодиться и нам. Опять-таки повторяю, у нас достаточно много общего с героинями этих романов. Мы, конечно, в основном не царицы и аристократки, но ведь и героини этих историй порой становились ими не сразу! Может быть, и нам повезет…

Что еще осталось сказать? Наверное, что я записал здесь в основном то, что любил рассказывать, – чуть ли не с пионерского лагеря мне нравилось развлекать своих товарищей забавными историями. Более того, им это нравилось тоже, а мне еще и давало навыки, которые потом очень пригодились мне на сцене и на телевидении. То, что слушали лучше всего, я и записал в первую очередь. А саму идею записать это мне подал мой коллега по интеллектуальным играм Александр Андросов, которому я и приношу за это свою искреннюю благодарность.

Вроде все. Желаю вам прочесть эти истории с удовольствием и интересом – это будет приятно не только вам, но и мне.

Ваш Борис Бурда

Что говорят о влюбленной паре? А что хотят, причем чем больше любовь, тем удивительней россказни. Влюбленные живут друг для друга, в своем мире, где есть только двое, а все остальные так, для фона. Их оценки – их проблемы, их злопыхательство и зависть – их глупость, а влюбленным все это не очень-то и важно – пока не начинается политика. Большая политика целых держав или маленькая и смешная политика коммунальной кухни – не суть важно, все одно и то же, и сила чувств от масштаба этой самой политики зависит очень мало. Даже если очень сильно обращать на окружающих внимание, они влюбленную пару не поймут – того, что испытывает эта пара, им просто не пережить, а это обидно и подталкивает к неутешительным оргвыводам. Поэтому практически неизбежно о них будут говорить плохо, даже с некоторым раздражением, и к этому надо быть готовым – даже всем остальным, чтоб оценивать их более-менее близко к истине. Им-то все равно, но нам ведь может быть ой как неудобно…

Талант – это не только удача и счастье. Это клеймо, проклятие и высокая ответственность. Талант творит мир, как сам пожелает, и многие считают, что это и есть реальный мир. Великий Дюма сотворил французскую историю для множества людей, но не для историков – он не стеснялся врать как сивый мерин, не говоря уже о маленьких натяжках и произвольных акцентах. Если факты не так эффектны, как его выдумки, тем хуже для фактов – человечество знает историю по Дюма, а не по историкам! И тем хуже для его героев… Все помнят про гнусного Мазарини, жадину и труса? А про Анну Австрийскую, коварную изменщицу как государству, так и любимому супругу? Помните прекрасно, Дюма все читали. А теперь слушайте, как все это было на самом деле.

Дочь испанского короля Филиппа III в принципе должна была понимать, что нормальной личной жизни ей не видать, и мечтать об этом нечего – государство превыше всего. Австрия и Испания с Францией на ножах – вот и марш замуж за французского короля, вперед и с песней, хуже не будет, и так который год воюем. А вдруг все кончится хорошо? Король все-таки, не столяр какой-то, приличное воспитание получил, сын самого великого Генриха IV, который столько женщин осчастливил, что на семейное счастье среднего немецкого княжества с избытком хватит, – если хоть немного этих качеств по наследству передалось, жить вам и не тужить. По возрасту несоответствие небольшое: невеста старше жениха всего на неделю. Да вот беда: ждать никакой возможности, политика, черт ее дери, требует, чтоб со свадьбой не медлили – а им только что четырнадцать исполнилось… Ну и что? Учтем в брачном договоре, что несчастные тинейджеры два года воздержатся от всякого интима, а потом – вот оно, незамысловатое семейное счастье!

Конечно, отягчающие обстоятельства при такой-то государственной необходимости выносят за скобки со страшной силой. Но реально от этого они никуда не деваются – ребеночек у великого Генриха был еще тот! С раннего детства очаровательное дитя играло в дворцовом саду в охоту – в роли добычи выступали бабочки, и попавшимся в сиятельные ручки юного дофина чешуекрылым приходилось несладко: милый ребенок познавал их устройство, отрывая им крылышки. Пойманным птицам, правда, он крылышек отрывать не мог, сил не хватало, – приходилось их просто ломать, зато можно было выщипывать им перышки, это гораздо дольше, а птичка при этом еще жива!

Когда Генрих IV узнал, как развлекается его долгожданное дитя, он поступил с ним совершенно не по современным педагогическим канонам – собственноручно выдрал Его Королевское Высочество дофина ремнем, как Сидорову козу. На жалобные вопли супруги он не реагировал, хладнокровно объяснив ей, что, когда их отпрыск станет королем, его уж точно некому будет выпороть ремнем, поэтому не надо терять времени. Отношения между коронованными супругами эти разногласия не испортили, потому что эти отношения и так были хуже некуда – тоже для ребенка не ахти как полезно. Кстати, торопился внести посильный вклад в воспитание сына Генрих Великий совершенно не зря – кинжал религиозного террориста Равальяка оставил его ребенка сиротой в восемь лет. Не самое лучшее начало биографии для молодого человека, за которого выходишь замуж… Но, как я уже говорил, Анну никто и не спрашивал.

Сами понимаете, такое хорошо не кончается. Два года нервного напряжения и взволнованного ожидания незнамо каких радостей и утех сделали свое дело. Первая попытка Людовика вступить в свои супружеские права, скажем прямо, не получилась – бывает даже с шестнадцатилетними, если их так задергать. Парнишка так перепугался повторной неудачи, что четыре года боялся даже попробовать, причем не только с законной супругой – никакой скорой сексуальной помощи от расторопных и понятливых дворцовых служанок он тоже не возжелал. Отвлекался он от этих страшных проблем с помощью массы не совсем обычных для короля хобби. Скажем, выращивал ранний горошек, причем очень качественный, который по его поручению продавали на рынке, пополняя королевскую казну. Когда какой-то вельможа купил этот горошек на рынке и, не зная о его происхождении, преподнес его в подарок вырастившему его царственному огороднику, тот был на седьмом небе от счастья – и денежки от продажи получил, и с товаром расставаться не пришлось, вот ведь экономия какая! Кроме того, Людовик научился вполне прилично готовить, да еще и овладел непростым ремеслом цирюльника, тренируясь на бородах дежурящих при дворе офицеров – кто ему откажет? Один из придуманных им фасонов бородки даже вошел в моду, что не так уж и удивительно. Вдобавок он чеканил недурные медали и монеты, да еще и изготавливал собственноручно массу принадлежностей для любимой им охоты – ковал ружья, плел тенета, а уходящее искусство соколиной охоты знал так, что просто не имел себе в этом равных. Но какое из этих занятий могло заменить его молоденькой супруге то, чего она долгое время была лишена? Предложите любое из них на выбор вашей собственной супруге взамен секса и не удивляйтесь ее ответу на это предложение. Кроме королевской короны, разумеется, – тут и сейчас возможны варианты…

Более того, вред от изучения королем благородного искусства соколиной охоты оказался больше ожидаемого. Помимо нее его воспитатель герцог де Люинь, судя по всему, обучил короля и прочим развлечениям, в его прямые обязанности не входящим. А его многие исследователи безоговорочно причисляют к сторонникам иной сексуальной ориентации, с легкой… ну не совсем руки Людовикова сколькотоюродного дядюшки Генриха III достаточно распространенной при французском дворе. Причем нельзя сказать, что сама природа лишила де Люиня других вариантов любви – нет, он попытался использовать свое влияние для того, чтоб выгодно жениться на сводной сестре своего ученика мадемуазель де Вандом, дочери Генриха IV и Габриэли д'Эстре. А когда ему намекнули, что такие подробные родственные связи с королевской фамилией будут уже чересчур, он нашел себе другую супругу, красотку де Монбазон, которая даже в молодости так непринужденно себя вела, что после кончины де Люиня король выслал ее из Парижа, причем явно не только из ревности – поздно было пить боржом… Вернулась она в столицу, только выйдя за человека вдвое старше себя, с пикантной для герцога фамилией Козлов – по-французски де Шеврез. Да-да, та самая, любовница Арамиса и прочее, совершенно жуткая особа… Она мне даже неинтересна – мне Анну жалко. Подумайте сами – как бедная девочка должна была это воспринимать?

Так что ее симпатия к герцогу Бекингему мне совершенно не удивительна. Было же у него какое-то сходство с супругом Анны, хотя бы в том, что и его в шестнадцать лет король Иаков Первый научил тому же, что де Люинь Людовика. А учился Джордж Вильерс так хорошо, что за четыре года последовательно получил титулы виконта, графа, маркиза и герцога, на чем и остановился, потому что отдать ему в придачу к полной власти в государстве еще и корону Иаков пожадничал, но это уже была пустая формальность. Король, любовник герцога, или герцог, любовник короля, – какая, собственно, разница? Бекингем даже должен быть для Анны привлекательней, потому что ничего, кроме карьеры, его в романе с королем не интересовало. Вот он и перешел с короля на королеву, да еще и с громким скандалом, как практически все, что он делал.

На большом придворном увеселении в Амьене вельможи и фрейлины бегом кинулись к беседке, из которой раздался жалобный крик королевы. И застали там ее зареванной, а Бекингема несколько смущенным (для него большая редкость). Что означал крик Анны – до сих пор не ясно. Если она звала на помощь, почему не обличила Бекингема перед сбежавшимися придворными? Некоторые предполагают, что в амьенской беседке королева наконец-то распрощалась с невинностью – это от невнимательного изучения источников. К этому времени Людовик уже преодолел свои страхи и регулярно героически выполнял долг перед государством, заботясь о появлении наследника, да все без особого толка: один выкидыш следовал за другим. А вот то, что этот крик был вызван первым в жизни Анны оргазмом, вполне возможно, особенно с таким супругом, сами понимаете…

Кстати, история с подвесками вроде бы действительно была – во всяком случае, ее пересказывает Ларошфуко, который жил поближе ко времени действия. Леди Кларик не было, графиня Люси Карлейль, любовница Бекингема, которой вовсе не улыбалось появление могущественной соперницы, прекрасно справилась сама. Мушкетеры тоже были ни при чем – Бекингем сам, своей властью запретил всякое сообщение с Францией, пока его гонцы не доставили копию украденных подвесок. Но Бекингема, как известно, вскоре убили, да и вообще он был частью проблем Анны, а не решением этих проблем.

От неудовлетворенной величественной красавицы буквально искры сыпались, мужчины это хорошо чуют, особенно умные, вроде великого политика Ришелье, решившего, что настало его время. Но, судя по всему, Анна к тому моменту еще не созрела для кардиналов. Для того чтобы отказать такому опасному человеку, как Ришелье, не демонстративно, а помягче, она, к своему сожалению, тоже не созрела. Она велела передать Ришелье, что хотела бы, чтоб он протанцевал для нее испанский танец сарабанду в зеленых панталонах, с кастаньетами на пальцах и с колокольчиками на завязках чулок. Несчастный министр выполнил ее каприз и был осмеян всем двором, созванным Анной посмотреть на этот кошмар. Уж как он старался, чтоб никакого Бекингема ей увидеть и не мечталось, можете себе представить…

Тем паче они же были политические противники чуть ли не от природы. Ришелье стремился к созданию сильной Франции, которая могла бы диктовать свою волю соседям, а как была должна к такой идеологии относиться дочка и сестра королей такого соседа? Порой до скандального развода и в лучшем случае ссылки в монастырь Анне было рукой подать, особенно с учетом того, что как интригану ей до Ришелье было расти и расти. В общем, она не оказалась в келье, в камере или даже на эшафоте сугубо по той же причине, по которой отличница из анекдота стала валютной путаной – «ну понимаете, мне просто повезло!».

А время шло, наследник при такой жизни, естественно, не появлялся, да и кто бы его Людовику родил – шевалье де Сен-Мар, что ли? Тем не менее обошлось без пресечения династии. Говорят, постарался специальный посланник Папы Римского, человек очень мудрый и знающий, причем компетентный в вопросах, знания которых трудно было бы ожидать от человека, давшего обет безбрачия. Судя по всему, помог он именно добрым советом, а не тем, о чем некоторые подумали, – у родившегося на двадцать третьем году супружества Людовика XIV типично бурбонская нижняя губа. Святой отец был так толков, что через год королева родила второго сына, и это было как нельзя кстати, потому что Людовик XIII вскоре умер от желудочной болезни, для лечения которой за последние десять месяцев жизни ему поставили двести десять клистиров – может быть, не только для лечения… Чуть раньше умер ее великий противник Ришелье и его место – бывает же такое! – занял человек, который составил ее счастье. Интересно, что сказал бы сам Ришелье, если бы ему сообщили, что человек, подготовленный лично им себе на смену, будет таким роскошным подарком его злейшему врагу?