Образ смертных, но не рост их: Все Пигмеями остались, Да, Пигмеями — Пок-Вэджис, И на острове скалистом, На его прибрежных мелях И доныне хороводы Водят летними ночами Под Вечернею Звездою. Это их чертог блестящий Виден в тихий летний вечер; Рыбаки с прибрежья часто Слышат их веселый говор, Видят танцы в звездном свете». Кончив свой рассказ чудесный, Кончив сказку, старый Ягу Всех гостей обвел глазами И торжественно промолвил: «Есть возвышенные души, Есть непонятые люди! Я знавал таких немало. Зубоскалы их нередко Даже на смех подымают, Но насмешники должны бы Чаще думать об Оссэо!» Очарованные гости Повесть слушали с восторгом И рассказчика хвалили, Но шепталися друг с другом: «Неужель Оссэо — Ягу, Мы же — тетушки и дяди?» После снова Чайбайабос Пел им песнь любви-томленья, Пел им нежно, сладкозвучно И с задумчивой печалью Песню девушки, скорбящей Об Алгонкине, о милом. «Горе мне, когда о милом, Ах, о милом я мечтаю, Все о нем томлюсь-тоскую, Об Алгонкине, о милом! Ах, когда мы расставались, Он на память дал мне вампум, Белоснежный дал мне вампум, Мой возлюбленный, Алгонкин! „Я пойду с тобой, — шептал он, — Ах, в твою страну родную; О, позволь мне“, — прошептал он, Мой возлюбленный, Алгонкин! „Далеко, — я отвечала, — Далеко, — я прошептала, — Ах, страна моя родная, Мой возлюбленный, Алгонкин!“ Обернувшись, я глядела, На него с тоской глядела, И в мои глядел он очи, Мой возлюбленный, Алгонкин! Он один стоял под ивой, Под густой плакучей ивой, Что роняла слезы в воду, Мой возлюбленный, Алгонкин! Горе мне, когда о милом, Ах, о милом я мечтаю, Все о нем томлюсь-тоскую, Об Алгонкине, о милом!» Вот как праздновали свадьбу! Вот как пир увеселяли: По-Пок-Кивис — бурной пляской, Ягу — сказкою волшебной, Чайбайабос — нежной песней. С песней кончился и праздник, Разошлись со свадьбы гости И оставили счастливых Гайавату с Миннегагой Под покровом темной ночи.
