— Нет, — качнул головой Казик.

Но Марьяна достала из мешка сухарей, намазала их грибным паштетом, и мужчины принялись хрустеть, поглядывая вниз, в надежде увидеть что-нибудь знакомое.

Один раз Дику показалось, что он узнает холм, выдавшийся из леса, но Казик сказал, что это другой холм. Время шло. Дождь все не прекращался, хотя гром гремел издалека и нестрашно. Прошло еще часа полтора. Марьяна, чтобы согреться, приседала в корзине, пока не устала. Но не согрелась, а только запыхалась. Дик уселся на дне и принялся протирать арбалет. Казик грел руки у горелки, потом он сказал Марьяне, чтобы она тоже погрелась. Все очень устали от неизвестности. Казалось, что они улетели так далеко от поселка, что никогда уже не вернутся обратно.

Дождь прекратился. Сразу стало тише, потому что капли перестали стучать по оболочке. От теплого шара поднимался пар.

Казик долго смотрел вперед, потом вдруг крикнул:

— Смотрите!

В начинающихся ранних сумерках впереди, у горизонта, была видна светлая полоса.

Дик всмотрелся туда и сказал, что это, наверное, река.

— А может, кончается лес, — проговорила Марьяна.

Она стояла с другой стороны корзины и тоже увидела светлую полосу на горизонте. Получалось, что они видят две реки.

Еще через полчаса неспешного полета они убедились, что впереди в самом деле река — возник и другой темный берег. Светлая полоса справа была очень широкой и терялась за горизонтом, а река с ней соединялась.

Дик сказал, что это другая, очень большая река.

А Казик предположил:

— Хорошо бы это было море.

— Море? — Марьяна знала это слово, но не представляла себе, что на этой планете тоже может быть море, и притом так близко.

— Или очень большое озеро, — сказал Казик. — Но все-таки лучше море. Тогда мы построим корабль и уйдем в плавание.

— Только бы шар не унесло в это море, — произнес Дик.

Он все вглядывался вперед, стараясь угадать, та ли это река, что им нужна. Когда-то, кажется, в прошлом году, он доходил до реки, но не смог из-за болот, кишащих всякими гадами, выйти на берег. У него кончилась еда, а охота была плохая. Пришлось вернуться. Он помнил холмы у реки, но здесь таких холмов не было видно.

Они решили подняться повыше, к облакам, в поисках попутного ветра. Шар устал лететь и поднялся еле-еле, лениво и нехотя.

Здесь ветер в самом деле был сильнее, но тоже дул не туда, куда хотелось. К тому же снова пошел дождь. Это всем надоело — ленивый шар, холод, влага, и тем более обидно, когда ты уже у цели, еще немного — и перелетим через реку, а там уже можно спускаться, переночевать и искать людей.

Несколько больших птиц, которые живут высоко в небе и потому их можно увидеть только издали, снизились к шару и с криками, хлопая перепончатыми крыльями, принялись виться вокруг, недовольные тем, что он нарушил границы их владений.

Одна из них даже умудрилась вцепиться когтями в веревки и несколько раз ударила усеянным зубами клювом по оболочке.

— Вот этого я тебе не советую, — сказал Дик, быстро поднимая арбалет.

Стрела пронзила птице грудь, и та мгновенно убрала когти, оторвалась от шара и пролетела совсем рядом с корзиной, кругами планируя вниз. Дик даже протянул руку, надеясь схватить ее, и Марьяна повисла на нем, потому что Дик вывалился бы из корзины.

— Жалко, — огорчился Дик, — у нее вкусное мясо.

Он выстрелил в другую птицу, но промахнулся.

Птицы еще некоторое время преследовали шар, но потом скрылись в завесе дождя.

Реку уже можно было разглядеть. Она была широкой, темно-серой, в цвет облаков, и текла прямо, почти не извиваясь, не то что ручьи, к которым они привыкли.

— Если не перелетим, — предупредил Дик, — то трудно будет перебраться.

— Может, опустимся на ночь? — предложила Марьяна. — А утром подождем ветра и полетим дальше.

— Хорошо бы, — неуверенно ответил Казик. — И балласта еще наберем. Только садиться негде.

Он был прав: внизу не было ни поляны, ни большого открытого места, чтобы посадить шар.

Они замолчали, слушая тишину, царившую над миром. Стук капелек по шару лишь усиливал эту тишину.

И тут впереди возникла серая стена.

Марьяна ахнула, когда первой увидела, что громадная неровная стена поднимается перед шаром. Порыв ветра подхватил шар и понес его быстрее, словно шар нарочно хотел отомстить людям за то, что они заставили его так долго лететь.

— Казик! — закричала Марьяна.

Казик тоже увидел стену, выплывающую из дождя.

Он до отказа открыл горелку.

— Все кидайте! Все кидайте вниз!

Балласта уже почти не оставалось, только маленький мешочек. Дик швырнул его за борт. Марьяна подняла мешок с едой, но колебалась.

— Скорее! — велел Казик, и Дик вырвал у Марьяны мешок и кинул его вниз, потом он подхватывал со дна корзины разные вещи, не думая, что это такое, и швырял за борт.

Шар, поколебавшись несколько секунд, пошел вверх.

В изумлении, замерев, аэронавты смотрели, как уходила вниз серая стена.

Это было дерево, немыслимое, гигантское дерево. Они увидели, как от главного ствола отходит сук толщиной метров в двадцать и тянется почти горизонтально. Шар пролетел рядом с суком, чуть не дотронувшись до него. Выше ветви расходились все чаще, и только чудом шар не наталкивался на них.

Никто не знал, сколько минут продолжался этот подъем, но вдруг стало темно и ствол исчез из глаз — шар вошел в облака.

Дерево было рядом, оно еще не кончилось, оно тянуло к шару свои серые лапы.

Порыв ветра подхватил шар и кинул его в сторону дерева.

— Держись! — крикнул Дик, падая на пол корзины и увлекая за собой Марьяну. Казик упал сверху.

И вовремя.

Раздался очень громкий треск, корзину бросило вперед, потом она налетела на препятствие, заметалась, как птенец, попавший в ловушку, что-то ухнуло с треском над головами, шар сделал несколько судорожных предсмертных движений.

И наступила тишина. Ничего не видно вокруг.

Корзина, круто наклонившись, медленно покачивалась.

— Вот и все, — сказал Казик печально. — Нет больше шара.

— Главное, мы живы, — возразил Дик. — И не разбились. Это главное.

Они сидели на дне корзины, стараясь не раскачивать ее, чтобы не сорваться вниз. Языки облака ползли через корзину, порой скрывая темное пятно отверстия в шаре, порой рассеиваясь, и тогда можно было заглянуть в загадочную глубь пузыря. Но понять, что с ним случилось, никак не удавалось. Светало так медленно, что казалось, день не наступит никогда. Клочья облаков были светлее воздуха, но постепенно воздух сравнялся с ними цветом, и все стало одинаково серым.

Дрема оставила аэронавтов, тягучая дрема, на грани сна, которая связывает язык и сковывает члены, но не заменяет сна, потому что все время чувствуешь, как холодно и ненадежно.

— Я никогда не думал, что бывают такие деревья, — проговорил Казик.