Комиссар с Ко спустились вниз и пошли по тропинке к озеру.

– Что ж, давайте спрашивайте, – попросила Ко.

– Почему я должен вас спрашивать?

– Потому что иначе зачем вам тащить меня к озеру? – сказала Ко. – Вам хочется, чтобы я говорила с вами откровенно и никто нас не слушал.

«Черт побери, – подумал Милодар. – Если бы у меня все агенты были такими сообразительными, организованная преступность в Галактике была бы изжита».

– Тогда напомните мне, почему у вас такое странное имя.

– Вы это знаете.

– Я забыл! Я не могу помнить всякие пустяки! – рассердился Милодар. – Не делайте из меня гения – я просто талантливый руководитель полиции.

– Простите. Я вам напомню, господин комиссар. Когда меня нашли у дверей геологической станции, на моем платочке и пеленках были вышиты две буквы – К и О. Вот меня и стали звать Ко, ожидая того момента, когда мое настоящее имя будет обнаружено.

– На каком языке? – спросил Милодар.

– Что?

– Буквы были на каком языке?

– Неизвестно, – ответила Ко, совсем не удивившись такому вопросу. – Алфавит был либо латинским, либо кириллицей. Иначе кто-нибудь бы удивился.

– А почему вы не приняли условное имя?

– Это очень странно, комиссар, – ответила Ко голосом, который выдавал в ней открытую и доброжелательную натуру, – но мне несколько раз пытались дать условное имя и фамилию, обычно начинающиеся с этих букв. В детском приемнике я была Катей Осколковой, потом в обыкновенном детдоме меня называли Кэтт и Кэтрин Осборн, а здесь пытались переименовать в Кристину Оннеллинен.

– Перевод, попрошу!

– Кристина Счастливая.

– Молодцы. И не прижилось?

– Что-то во мне сопротивляется. Отчаянно сопротивляется. Будто в глубине моей памяти живет мое настоящее имя. И пока я его не вспомню, мне суждено обходиться двумя буквами.

– И сколько же тебе было, когда тебя нашли?

– Несколько месяцев.

– Хорошая у тебя должна быть память!

– Господин комиссар, – ответила на это девушка. – Не надо во всех нас видеть только опасных для Земли чудовищ. Вы полицейский, вам по чину положено подозревать. Но если бы вы были подобрее, всем было бы лучше.

– Я не имею права быть добрее, – возразил Милодар. – Вот ты, например, говоришь, что с рождения знаешь, как тебя зовут.

– Подсознательно.

– А по мне хоть подсознательно или надсознательно – все равно! Где гарантия, что ты не носишь в себе бомбу замедленного действия или вирус?

– Меня уже столько раз обследовали и изучали, что еще удивительно, как во мне что-то осталось.

– Все же пока карантин не кончится, вы все – пленники и пленницы.

– Но он уже скоро кончается. По закону в восемнадцать лет живое существо в Галактике получает галактическое гражданство и полную свободу передвижений. Остался всего год.

– Этот год мы должны провести особенно осторожно и исследовать вас втрое интенсивнее, – твердо заявил Милодар.

– Ну ладно, ладно, потерпим! Но не надо из-за ваших страхов и подозрений портить жизнь моей лучшей подруге, чудесной и тонкой Веронике.

Милодар остановился посреди тропинки и посмотрел на Ко снизу вверх.

– Значит, ты так рассуждаешь! Значит, тебя не удивляет, что твоя подруга затеяла роман с мужчиной фиолетового цвета, который погиб уже много лет назад, разбившись о вершину Эвереста?

– Вы имеете в виду Джона Грибкоффа? – засмеялась Ко.

– Что в этом смешного! Я никогда еще не сталкивался с девушками, которые так бурно вели бы романы с мертвецами.

– Дорогой мой комиссар, – сказала Ко, – неужели вы думаете, что наш замок и весь наш Детский остров настолько велики, что каждый ваш шаг мгновенно не становится известен любому первоклашке? Неужели никто не знает, что вы бегали на оконечность острова и нашли там притопленную лодку номер тринадцать?

– Вы знаете об этом? – Комиссар, специалист по конспирации, был поражен.

– Неужели вы думаете, что никто не знает о том, что вы обыскивали комнату физкультурника Артема, а директриса просила вас этого не делать?