– Темно было, тихо, – признался Алик. – Тут каждый закемарит.

– Свет мы включить не сумели, – сказала Антонина. – Алик был… в обмороке. Это так у вас называется?

– В отключке, – признался Алик.

Вокруг глаза разлилось синее пятно, щека вздулась.

– Нам бы доставить груз в Питер, там они нас не достанут.

Оскар явно был не уверен в себе и своих союзниках. В дверях появилась мадам Парвус, за ней стоял теннисист.

– Не выдержали? – спросил Бегишев. – Страшно вам, цыплята?

– Что он сказал? – спросила мадам.

– Ничего особенного, – ответил Андрей, ему не хотелось больше играть в переводчика, но приходилось.

– Они будут нас пытать? – спросила госпожа Парвус.

– Вряд ли, – ответил Оскар. – Кроме меня, никто не знает, где ящик. Но самое интересное – я тоже не знаю, где ящик. Я его передал человеку, и тот его спрятал. Но мне говорить не стал, а я не стал спрашивать.

– Значит, вас надо пытать? – произнес Андрей. Это была неловкая шутка.

– Пускай попробуют. Вряд ли у них получится.

Бегишев шлепнул себя по карману халата. Андрей знал, что там лежит пистолет, который Бегишев, справедливо или нет, обозвал пукалкой.

Он обвел своих союзников острым взглядом маленьких свинячьих глазок, уютно лежавших на подушках красных щек, и заявил:

– За меня попрошу не беспокоиться. Корабль этот мой, и люди на нем мои. Больше накладок не повторится. Виноват я сам – забыл, что враги не дремлют. Сейчас ко мне на совещание прибудут руководители круиза.

Как бы в ответ на его слова дверь приоткрылась. Там стоял капитан. Уже при параде, как положено на приеме у морского начальства.

– Заходите, шкипер, – сказал Бегишев. – Сейчас мы с вами устроим небольшое совещание.

За капитаном вошел его помощник, а может, иной важный корабельный чин.

Указав жестом, где им садиться, Бегишев обратился к остальным:

– Прошу всех разойтись по каютам и спать, спать, спать! Чтобы к десяти утра были как огурчики. Прибываем на пиратский остров Готланд, где и проводим последнюю стадию операции. Всем ясно?

И он, довольный, рассмеялся.

Все послушно поднялись. Антонина хотела задержаться, но Бегишев и ее погнал к выходу.

– Отдыхай, – сказал он. – На этот раз в одиночестве.

– Меня тошнит, Оскар, – сказала Антонина. – Я не выношу качки.

– Не надо пить перед сном.

Бегишев сказал Андрею:

– Переведи для своей бабуси, чтобы они без моего приказа каюту не покидали. И запритесь получше. Я постучу вот так: та-та-та-та-спар-так.

Андрей выходил последним.

Перед дверью каюты в коридоре стояли два матроса, в робах, с резиновыми дубинками в руках. Интересно, это так положено на всех теплоходах? Морская полиция?

Андрею так не хотелось возвращаться в каюту, что он пошел в салон. Но там веселье кончилось. Стюард мыл бокалы, в углу вяло пели норвежцы. Может, прикорнуть на диванчике?

– Спокойной ночи, товарищ писатель, – сказал Андрею бармен, который, видно, угадал, что тот вознамерился поспать в салоне.

Пришлось идти в каюту.

Каюта была не заперта, постель Алеши заправлена, его самого нет. Андрей почувствовал облегчение. Сейчас еще не хватало бы объясняться с ним. Андрей не сомневался в том, что Алеша участвовал в налете на каюты Бегишева и Парвус.

Наверняка у монархистов дефицит рядового состава.

Они же теперь знают, что шкатулка у Бегишева. Бегишев мог спрятать ее на борту – тут у него есть свои люди, он даже не позволит снова напасть на свою каюту – как бы монархисты ни собирали силы, официально они слабее магната и всеобщего спонсора.

Значит, они попытаются добыть шкатулку на Готланде.

Хотя у Бегишева есть возможность, пользуясь пограничными послаблениями, вызвать слесарей на борт. И только попробуй сунуться – у него матросы с дубинками!

Если монархисты понимают это, им надо изобрести какой-нибудь оригинальный способ заполучить ящик.

«Что бы я сделал на их месте?»

Андрей разделся, лег на койку. Качало мягко, но размашисто.

Хмель, столь явно туманивший голову, пока он сидел в салоне, и куда-то испарившийся в каюте Бегишева, вернулся в мозг из кровеносной системы и обволакивал мысли, приказывая спать.

И Андрей заснул мирно и глубоко.

Он не слышал, как в недрах корабля происходили какие-то события, да и не мог бы их услышать, так как лишь моряк смог бы сообразить, что характер качки «Симонова» изменился, словно теплоход изменил курс. Конечно, до него не мог донестись голос с капитанского мостика, и невозможно было догадаться во сне, что на борту теплохода произошла революция. Оказывается, монархисты придумали все же рискованный, почти невероятный, но имевший шансы на успех план: как заставить Бегишева вытащить из тайника шкатулку и оставить ее почти без охраны.

Андрей не знал о том, что в четыре часа двадцать минут, в самое темное и туманное время ночи, когда «Симонов» уже покинул стокгольмские воды и шел вдоль шхер, намереваясь повернуть к Готланду, два вооруженных человека, в одном из которых он мог бы угадать Алешу Гаврилина, поднялись на мостик и под дулами пистолетов связали рулевого и вахтенного штурмана. Затем спутник Гаврилина встал за штурвал, а Гаврилин остался рядом, охраняя его.

Стоявший за штурвалом человек средних лет, имя которого было известно Андрею, по своей первой профессии был штурманом и потому представлял, как надо себя вести на мостике теплохода.

Вскоре на мостик поднялась Татьяна, пришедшая на помощь Гаврилину. Похитители теплохода понимали, что именно мостик становится центром борьбы за власть.

Андрей не мог знать, что после совещания у Бегишева, где Оскар с капитаном решили, как обезопасить шкатулку на Готланде, капитан отправился к себе в каюту, потому что давно не спал и ему надо было выспаться – хоть часика три перехватить перед Готландом.

Его помощник по безопасности, который тоже был у Бегишева, задержался у Оскара – они когда-то вместе служили в Афганистане. Они не хотели много пить, но все же выпили. Так бывает со старыми друзьями.

И когда «Рубен Симонов» стал менять курс, первый помощник решил было, что изменился ветер. И даже сказал Бегишеву:

– Смотри, а ветер изменился, теперь в правую скулу бьет, видно, нам дольше придется до Готланда топать.

И они выпили по маленькой за то, чтобы поскорее добраться до Готланда. Помощник знал, что Оскару надо помочь. А в детали он не вдавался.

В четыре утра никто по доброй воле не выйдет на мостик. Так что все, кто не был на вахте, спали, доверившись приборам и опытным кормчим.

А «Рубен Симонов», сменив курс и сделав это осторожно – не явно и не резко, шел уже не к Готланду.

Рулевой отошел от штурвала – все равно приборы поддерживали заданный курс – и склонился над подсвеченной снизу картой, на которой зеленой точкой медленно двигался теплоход.

– Через пять минут, – сказал он, – можно будет начать побудку.