— И может, даже размножаются, — сказал Теодор.
Кстати, — заметила Лидочка, — а он умеет гипнотизировать. Электричеством. Он загипнотизировал самого Председателя Совнаркома.
— Этого еще не хватало! — воскликнул пан Теодор. — А ну рассказывай по порядку…
— Вся эта русская революция, — говорил пан Теодор, — гигантская флюктуация, изгиб истории, который разрушит последовательность цивилизаций, но флюктуация слишком велика, чтобы мы могли ее исправить, к тому же силой своего притяжения она рождает постоянно новые уродливые парадоксы, ответвления от кошмара, рождающие фарс.
— Вернее всего, история с господином Мельником-Миллером не более как фарс, на который нам не следует обращать внимания.
Но после беседы с Гришей Теодор исчез на несколько дней, как говорил, побывал в Пензе, Самаре и даже Челябинске, там, где восстали части чехословацкого корпуса, которых везли поездами на Дальний Восток.
Первоначально он должен был проследовать дальше, к Владивостоку, но после совета со своими товарищами, с неизвестными Лидочке и Андрею, но реальными и могущественными бессмертными хранителями вечности, он срочно возвратился в Москву, потому что должен был наблюдать за Миллером- Мельником.
Он встретился с Лидочкой на берегу канала, чтобы его не видели в квартире.
— Это фарс. И мы признали, что это фарс, но он может погубить всю Землю, если случится самое опасное — если изобретение вашего Гриши изменит судьбу России.
— Как? — спросила Лидочка.
С утра была гроза, но она не принесла прохлады, воздух был влажным и тяжелым, даже плечи уставали от его давления.
— Лучше всего, как предлагают некоторые из моих друзей, сейчас же, пока не поздно, сжечь дом.
— А мы? — удивилась Лидочка.
— Может, не сжечь, может, отравить газом, может убить Миллера. Но мы не имеем права убивать.
— И никогда не убиваете?
— Очень редко, — ответил паи Теодор. Он смотрел прямо в глаза Лидочке, а она не могла, никогда не могла увидеть блеска его глаз в глубоких глазницах под густыми черными с проседью бровями. Вместо глаз могли быть просто бездонные ямы.
Пан Теодор ждал, скажет ли что-нибудь еще Лидочка, и когда не дождался то, продолжал:
— Удивительно то, что в Рижском политехническом институте никто не слышал о Миллере-Мельнике и его опытах по уменьшению животных. Наши люди обследовали все частные клиники и лаборатории, искали чудаков, которые пожелали вложить свои немалые средства в это дикое предприятие. Нет! Мы просмотрели все адресные книги Риги и других латышских губерний и городов. Безрезультатно! Такого человека в Латвии не было. Ни в Латгалии, ни в Курляндии.
— Он сказал неправду? Он обманывал вас?
— Он не похож на лжеца. Но чудак он или хитрец? А знаешь ли ты, какова стоимость приборов, которыми набита комната в той квартире? Это сотни тысяч рублей, причем многие из приборов сделанные специально для опытов Мельника-Миллера, просто неизвестны современной науке.
— Он въехал сюда раньше, чем Мария Дмитриевна.
— Кто-то перевез все его добро и покупает химические реактивы, еду. Кто-то, в конце концов, добыл ему эту комнату в центре Москвы и до поры до времени скрывал ее от бдительных очей ВЧК — А потом перестал скрывать? — сказала Лидочка.
Вороны собирались в гигантские крикливые стаи и двигались к Кремлю. Солнце на несколько секунд пробилось сквозь тучи и облило Москву каким-то искусственным, словно электрическим, светом.
— Значит, кому-то нужно, чтобы о Миллере-Мельнике узнали в Кремле, — произнес паи Теодор.
— Кому это может быть нужно? — удивилась Лидочка.
— Именно то, что такое решение лежит за пределами здравого смысла, вызывает в нас уверенность, что мы знаем, кто это.
— Кто же?
— Ты сейчас думаешь о том, почему Андрей задерживается в университете, ты беспокоишься, потому что опасно ходить по Москве интеллигентному молодому человеку. Ты с трудом слушаешь меня. Так что давай перенесем разговор на следующий раз. Он слишком серьезен, чтобы говорить между делом.
— Только скажите, кто этот человек, — сказала Лидочка.
— Я не стал бы называть его человеком…
— А вас можно так называть?
— Если ты, Лидочка, человек, то и я человек, и Сергей Серафимович.
— Так кто же он?
— Если на свете есть добрые силы, а мне хотелось бы считать себя принадлежащим к их числу, то, значит, нам должны противостоять силы зла.
— Я читала, кажется, это манихейство? Борьба черного и белого, бога и дьявола?
— Начитанный ребенок — улыбнулись тонкие губы Теодора. — Принцип борьбы добра со злом, минуса с плюсом, черного и белого, жизни и смерти, огня и воды… Ты видишь, я сравниваю несравнимое. Ведь зло, даже абсолютное зло, является таковым только с моей точки зрения, и чем выше цель, тем труднее отыскать критерии. Ни один негодяй не считает себя негодяем в этом роковая ошибка начинающих писателей, которые заставляют своих мерзавцев бить себя в грудь с криком «Виноватые мы!».
— Значит, дьявол — не обязательно зло.
— Он — зло лишь с точки зрения доброго христианина или мусульманина. Любой сатанист будет уверять тебя в обратном. Его зло — попытка устроить добрый и справедливый мир по своим законам… А мы их признавать не желаем.
Лидочке не хотелось соглашаться с паном Теодором. Но она боялась, что у того есть веские доказательства своей правоты относительности добра и зла.
— Представьте себе, — сказала она, — что к власти в России пришел вождь погромщиков, какой- нибудь Пуришкевич или Шульгин. И он начал проводить в жизнь свою политическую программу — выселять, а то и истреблять евреев…
— Есть выражение, — перебил ее Теодор, — волки — это санитары леса. Волк благородно истребляет поганую часть фауны — больных и слабых, сохраняя чистоту вида. Вот вам и оправдание мя Пуришкевича- практика. Но я надеюсь, что двадцатый век ничего подобного не увидит.
— А что он увидит?
— Не знаю.
— Зачем тогда вы нужны?
— Чтобы людям не стало хуже. Чтобы они не погибли, и не прервалась цепь времен.
— А он… или они — противостоит вам?
— Очевидно, — согласился Теодор.
И разговор так и остался неоконченным.
По странной случайности за беседой Лидочка и Теодор не увидели, как из подъезда дома на Болотной вышел Миллер-Мельник, в плаще и шляпе, надвинутой на уши, хоть день был жарким. Следом за ним шагал незаметный человек. Незаметный настолько, что даже родная мать забывала ставить перед ним тарелку с супом. Они повернули за угол, где у начала Каменного моста их ждала обычная извозчичья пролетка.
Глава 5
