хотел сознаваться. Виноват во всем я сам.

— Не бей себя в грудь — сказала Фанни. — Это еще никому не помогало. Что ты сделал?

— Я дал Давиду Леонтьевичу сто долларов, чтобы он их обменял. У нас совсем кончались деньги…

— И еврейская закваска дала себя знать! Он отправился делать гешефт, — сказала Фанни.

— Он согласился сделать это для меня, Он часто ходил в Столешников, там есть что-то вроде биржи…

— И попал в облаву?

— И они нашли у него доллары.

— Тогда понятно, почему он у Блюмкина. Блюмкину дали борьбу с иностранным шпионажем. А что может быть выгоднее дела, когда ты арестовал приезжего старика и сделаешь из него славный заговор!

— Фанни, может, мне сдаться им и объяснить, что деньги мои?

— И увеличить заговор еще на одного врага Советской власти. Давай, котенок, пробуй… — Фанни согнала с лица усмешку, словно провела по глазам ладонью. — Прости, но ты говоришь глупость. А я попытаюсь что-то сделать. Я поговорю с Колей Андреевым. Он мой… знакомый. Он работает в отделе у Блюмкина. Я его попрошу.

— Когда? Ты же понимаешь, что мы не можем ждать!

— А вот истерики не надо — сказала Фанни. — Нервы не помогают. Я поговорю с товарищем Андреевым с Колей. Тогда и будем решать.

— А где его найти?

— Его не надо находить. Он живет тут же, в доме Советов, Он придет домой, и я с ним поговорю.

— Я подожду здесь.

— Глупее ничего быть не может. Тебя прибьют бандиты или пристрелит патруль.

Ночью все равно ничего не происходит. И Блюмкин спит без задних ног. Завтра с утра я к вам приду.

— Лучше я приду, можно?

— У тебя нет никакого опыта, Андрей. Возможно, нам не стоит появляться вместе.

Андрей не посмел возразить, хотя ему совсем не понравилась эта мысль, его встревожила сама возможность совершать нечто недозволенное. Ведь он же ничего не сделал… Андрей был по натуре своей вполне добропорядочным обывателем, в нем не было авантюрной жилки, мирно дремлющей и всегда готовой пробудиться в Лидочке.

Но судьба не желала считаться с намерениями и желаниями Андрея, будто она была склонна жестоко посмеиваться над его попыткой отойти в сторону и пропустить мчащийся мимо с ревом и грохотом поезд истории. Чтобы не попасть под колеса, ему приходилось пускаться в дикий бег по рельсам впереди паровоза либо бросаться с насыпи в кипящую бездну.

— Ты когда придешь?

— Не будь наивным, мой друг, — сказала наставительно Фанни. — Я приду, как только что-то узнаю.

Конечно же, Мария Дмитриевна не спала.

Она осунулась за часы ожидания. Глаза были красными, словно старуха плакала.

Андрей даже не ожидал, что она будет так остро переживать исчезновение Давида Леонтьевича.

Она сразу поставила самовар, Андрей умылся с дороги и за самым настоящим чаем, принесенным еще на той неделе дедом Давидом, подробно рассказал ей о событиях дня. Мария Дмитриевна кивала, соглашаясь со словами и поступками Андрея, и тому было не легко признаться в истинной причине ареста деда Давида. Но в конце концов он пересилил себя и сказал Марии Дмитриевне о долларах. И та была так расстроена, что даже поднялась из-за стола и отошла к дверям, будто готова была просить Андрея покинуть комнату, но сдержалась и только сказала:

— Как неразумно, как по-мальчишески. Зачем же вы дозволили корысти завладеть собой? И втянули Давида Леонтьевича…

Почему-то Андрею захотелось назло этой даме крикнуть: «Вы бы посмотрели, с каким наслаждением он схватил эти доллары! Я же его не заставлял». Но, конечно же, Андрей промолчал. Он опустил голову и смотрел, как у ножки стола возятся две махонькие мышки. Такие малютки, с каждой неделей все мельче, сбегали от Миллера-Мельника, который почти не кормил своих питомцев.

— Каково там Лидочке, — произнесла между тем Мария Дмитриевна. — Девочка из хорошей семьи совсем не приспособлена к тому, чтобы проводить ночи в подвалах Чека… Какой ужас!

Она взглянула на Андрея и добавила:

— Я так надеюсь на Фанни. У нее наверняка есть связи. Они все бывшие террористы.

Мария Дмитриевна не позволила Андрею бежать с утра на Рождественку, апеллируя к его здравому смыслу. Куда полезнее ждать Фанни здесь.

Фанни пришла на Болотную площадь куда раньше, чем ее ждали. Оказывается, она поговорила со своим другом Андреевым еще ночью, когда он вернулся со службы.

Коля сам заглянул к ней, потому что у него кончался чай и сахар, а политкаторжанам выдавали усиленный паек.

К тому же он хотел поделиться с Фанни своей бедой.

Он только что разговаривал с Блюмкиным, который арестовал старика Бронштейна.

Тот попался на облаве с большой, гигантской, фантастической пачкой американских долларов, которые старался обменять на рубли. Американской разведке надо было содержать свою агентурную сеть.

Во всех охранках, и двести лет тому назад, и сегодня, принято в собственном кругу даже для внутреннего пользования, не говоря уж об окружающих слушателях, сильно преувеличивать число арестованных, масштаб преступления и объем конфискованного оружия, наркотиков или денег. Эта обычная ложь поднимает значение органов в собственных глазах, что самое важное, а потом уж в глазах начальства и — в последнюю очередь — в глазах народа, что уже не так важно.

Так что сто долларов, изъятые у Давида Леонтьевича, превратились в толстые пачки, хотя бы потому, что сотней долларов агентурную сеть не накормишь, а Блюмкину срочно надо было отличиться, потому что никаких сенсаций его отдел не мог родить.

Когда же в кабинет Блюмкина привели старого валютчика с его сотней, Блюмкин включил свою буйную фантазию, чтобы выковать заговор и раскрытую шпионскую сеть.

И тут ему крупно повезло. Заявилась девица Лидия Берестова, сама, добровольно.

Агент американской разведки. Теперь следовало не спешить. Взять, повязать их всех…

Не следует думать, что Блюмкин был столь наивен, что сам верил в пачку долларов и агентуру. Но он понимал, как можно разыграть карту. Сначала необходима сеть.

Затем добровольное признание главы заговора. Возможно, не старик состоит в этой должности. Может, следует отыскать кандидатуру помоложе, может быть, офицера или иностранца. А уж потом кого-то придется застрелить при попытке к бегству, чтобы даже при желании (хотя вряд ли оно возникнет) понять, был заговор или нет, в этой сумятице было бы невозможно.

Поздним вечером Блюмкин вызвал к себе Колю и рассказал о своей идее. Даже сказал ему, что с утра пошлет команду в гнездо заговора, на Болотную площадь, Он бы сделал это сразу, но оказалось, что ночью все машины и все группы вооруженных чекистов были задействованы на ликвидацию особняков, в которых засели анархисты.

Руководству ЧК было не до блюмкинского заговора.

Пока Блюмкин старался найти группу, чтобы произвести набег на Болотную, Коля проглядывал личные дела, вернее, листки допросов первых арестованных. Первый — Давид Леонтьевич Бронштейн — был ему неизвестен. А второй оказалась Лидочка.

Коля сделал усилие, чтобы Блюмкин не заметил ужаса, который его охватил.

Лидочка!