сообразила, куда идти.
– Лесенька! – окликнул ее до боли родной голос. – Это ты?
Она почти подбежала к узкой больничной койке, наполовину укрытой ширмой. И замерла, потрясенная, почти не узнавая в лежащем под капельницей человеке своего Женю. Исчезли брови, ресницы, и лицо выглядело несколько закопченным.
– Ты что примолкла? – спросил он, не открывая глаз. – Изменился?
– Да-а…
– Просто брови спалил, и глаза до сих пор не открываются, – весело откомментировал Дорохов. – Я так рад, что ты приехала.
– Разве я могла не приехать? – удивилась Олеся.
– Ну, могла обидеться, что я не явился на свидание.
Олеся сердито тряхнула головой. Может быть, какая-то там Олеся Марченко именно так и поступила бы. Но только не она.
– Ты кокетничаешь со мной, – догадалась она.
– Есть немного, – охотно согласился Евгений. – Просто хочу, чтобы ты расслабилась и успокоилась. Валерка сообщил, что на тебе лица не было, когда ты заходила в самолет.
– Все-то тебе докладывают, – проворчала Олеся. На самом деле ей было очень приятно, что Женя обсуждает ее со своими друзьями.
Она села рядом с кроватью на кем-то приготовленный стул и тихонько погладила краешек одеяла. Ей бы сейчас не мешало спрятаться где-нибудь ото всех и хорошенько прорыдаться. Слишком много свалилось на нее за сегодняшний день.
– Что же ты не поцелуешь калеку? – вдруг нейтральным голосом спросил ее Женя.
Она растерялась, неловко ткнулась ему губами в щеку. И уже хотела выпрямиться, но Женя вдруг скрестил руки у нее за спиной, притянул к себе и поцеловал по-настоящему. Губы его слегка пахли порохом.
Отпущенная на свободу, потрясенная Олеся сумела лишь пролепетать:
– А я уж думала, что этого никогда не произойдет. Я имею в виду, что в Питере ты даже не делал попыток.
– В Питере мы с тобой доигрывали наш несостоявшийся школьный роман, – ответил ей Женя.
– Что же мне теперь делать? – помолчав немного, вдруг снова разволновалась Олеся. – Как я оставлю тебя здесь такого?
– Не оставляй.
– Да как же, как?
– Ну, возьми на работе отпуск за свой счет. И поселяйся в моей квартире, – как о чем-то давно решенном, посоветовал ей Дорохов.
– С твоей мамой, что ли? – напряглась Олеся.
– Зачем же с моей мамой? Я уже большой мальчик, имею отдельное жилье, – засмеялся Женя.
– А это удобно? – совсем потерявшись, спросила Олеся.
– Не знаю, как тебе. А я буду просто счастлив.
В этот момент в палату заглянула медсестра со шприцем в руке. Другая, высокая и худая, но с такими же любопытными глазами, остренькими, как буравчики.
– Пожалуйста, посидите в коридоре, – попросила она Олесю.
– Я подумаю, – шепнула она в Женино ухо и бросилась вон из палаты.
Теперь коридор был пуст, толпа рассосалась, не было и Ивана. Олеся, бездумно улыбаясь, прислонилась к стене и закрыла глаза. У нее немного кружилась голова и горели губы. Ударивший по носоглотке острый запах заставил со вскриком открыть глаза. Рядом с ней стояла маленькая медсестра и совала в лицо вонючую ватку. Наверное, вообразила, что посетительнице от волнения стало плохо.
– Не надо, – сквозь кашель запротестовала Олеся. – Мне хорошо.
– Да что вы переживаете?! – улыбаясь во весь рот, воскликнула медсестричка. – Он же поправится. Присядьте на стульчик и посидите себе спокойно. – И спросила, не в силах больше бороться с любопытством: – А вы с Дороховым, наверно, давно знакомы?
– Месяц, – улыбаясь, ответила Олеся.
– Господи, всего месяц! – ахнула девушка. – А он вызвал вас из Питера!
И унеслась куда-то, громко цокая двадцатисантиметровыми шпильками, унося с собой новое мерило женского счастья…
Лишь на пару секунд в маленьком коридорчике стало тихо и спокойно, как и должно быть в больнице. А потом Олеся услышала твердые, чуть тяжеловатые шаги, которые приближались к ней с неотвратимостью рока. Она глянула в конец коридора: оттуда быстро шла невысокая худощавая женщина в квадратных очках и с кичкой на голове. Олеся задохнулась от ужаса и в следующий момент присела на корточки за стоящую у стены каталку. И там затихла, обхватив руками коленки.
– Вы что, прячетесь от меня? – раздался у нее над головой изумленный голос.
– Нет, – пробормотала Олеся, попыталась встать и, не удержав равновесия, вообще завалилась на правый бок. – У меня просто ноги подкосились… от волнения.
– Так присядьте на кушетку, – строго рекомендовала ей женщина. – Меня зовут Вера Ильинична. Я – мама Евгения. А вы?
– Олеся, – пробормотала Олеся. Темные глаза женщины из-за толстых стекол, кажется, смотрели на нее недобро и подозрительно.
– Очень приятно. – Короткий кивок. – Я спустилась в буфет выпить кофе, и там мне сказали, что к Жене приехала его знакомая из Питера.
«Лучше бы не говорили», – вздохнула Олеся.
– Спасибо, что приехали так быстро. Я заметила, конечно, что Женька ждет кого-то. Но он ведь скрытный у меня, слова не вытянешь, – произнесла женщина и вдруг тепло улыбнулась. У нее оказалась удивительно молодая улыбка – яркая, белозубая.
Олеся осторожно промолчала. Женщина без всякого стеснения разглядывала ее в упор. А потом сказала:
– А ведь я узнала вас.
– Узнали? – содрогнулась Олеся.
– Женя все-таки сказал мне пару недель назад, что неожиданно встретил в Москве свою знакомую еще из школьных лет. А потом вдруг стал при любой возможности летать в Питер. А теперь, когда я вас увидала, а особенно когда имя услышала, то вспомнила, что вы с Женей вместе учились в восьмом классе. Правильно?
– Правильно, – обреченно выдохнула Олеся.
– Вы не слишком-то изменились с той поры. А я хорошо запомнила год, когда мой сын вдруг стал читать только Куприна и только одну его повесть. А потом повесил над столом вашу фотографию. Я ведь сейчас не раскрываю никаких тайн, правда? – уточнила женщина, все еще пристально вглядываясь в Олесино лицо. – Вы, конечно, знаете, что мой сын был в вас влюблен?
– Знаю, да…
– Отец ваш, если не ошибаюсь, был кадровый военный? – продолжала пытать ее Вера Ильинична. – Поэтому вы прожили в Воронеже только один год. Сейчас, конечно, он уже в отставке?
– Конечно. – Если говорить односложно, то, кажется, меньше лжешь. А лгать этой женщине было непривычно и очень тяжко.
– А ваша мама? Надеюсь, все живы и здоровы?
– Здоровы… То есть у папы с ногами не все в порядке. Вены.
– Да, профессиональная болезнь военных, – подхватила Вера Ильинична. – Ну ничего, главное, что жив. Вот Жениного папы с нами давно уже нет…
Олеся ничего не понимала. Женщина говорила с ней, будто со старой знакомой. Но Олесе в каждом ее слове мерещился хитрый подвох. Она отвечала через силу, дрожала над каждым словом. А Вера Ильинична словно почувствовала это и спросила в упор:
– Вы что, боитесь меня?
