Если бы с гинекологического кресла можно было провалиться под землю, Фея бы тут же это сделала.
«Откуда он знает? Из желтой прессы?»
– Как вы?.. – вслух ужаснулась она.
– Я же объяснял. Двадцать лет практики. Исключительно по тому, что ежедневно вижу, я могу нарисовать самую достоверную картину мироздания. Впрочем, этим я занимаюсь вечерами, наедине с компьютером.
Фея все еще сгорала от стыда, а Олег Сергеевич, видимо оседлав любимого конька, усыплял объяснениями:
– В сущности, в терминах гинекологии можно объяснить любую проблему, любое явление философского, социального, космологического характера. Великая наука о ваших, так сказать, достоинствах.
Фактически он объяснял это не столько ей, сколько ее «так сказать, достоинствам».
– Вы прозрачно намекаете на то, что можете объяснить происходящее со всеми нами, с миром вокруг? – Дискутировать в этом положении Фее было не вполне удобно.
– С миром не могу. С людьми – пожалуйста. Аноргазмия.
– Простите?
Олег Сергеевич уже строчил в медицинской карточке. Не поднимая головы, забормотал:
– Аноргазмия. Все известные науке степени. Отсутствие счастья, хотя жизнь и сопровождается приятными ощущениями. Следующая стадия заболевания – жизнь безразлична, возбуждение, приятные ощущения и удовлетворение фактически отсутствуют. И, наконец, жизнь неприятна, сплошь из тягостных ощущений. Люди придумывают себе новые миры, иллюзии, проще сказать – занимаются мастурбацией, вместо того чтобы научиться получать удовольствие в уже существующем пространстве. К счастью, ни одного из указанных симптомов у вас я не наблюдаю.
Он говорил еще и еще, но Фею так и подмывало задать главный вопрос, которым в начале своей одиссеи удивила оператора сотовой связи: «И все-таки – жива ли я?»
Я могу вновь научиться любить?!
Чтобы получить ответ, она бы не возразила, если бы к ней вновь прикоснулись теплые ужи гинеколога. Но момент был утерян – Олег Сергеевич встал из-за стола и ушел в другой конец кабинета, откуда блеснул стеклом шкафчик с пробирками. Вопросами о жизни и смерти сложно перебрасываться через всю комнату. Тем более когда собеседник пакует твой мазок.
– Ну что ж, – врач торжественно возвратил ей тоненький листок с историей болезни, – никакой аноргазмии. Слово гинеколога. Договорились?
Фея догадалась – Олег Сергеевич ждет новых вопросов.
– Вы получили то, ради чего приходили? – Он снова посмотрел на нее не как врач, а как мужчина, открывший какую-то тайну и сомневающийся – делиться или не делиться. – Поверьте, светила сексопатологии из «Мера Меда» ничего не добавят к моим словам.
Фея не ответила.
«Не получила. Все осталось по-прежнему: любовь – единственное призрачное доказательство моей жизни. Но я ее не чувствую».
Он встал из-за стола, но быстро победил неестественное желание проводить ее до двери.
Мотыльки недосказанных слов кружились между ними.
– Для ваших почтенных, – он бросил взгляд на записи и, в отличие от Феи, смог произнести важные слова через разделяющее их пространство, – двадцати пяти вы выглядите как женщина, которая только учится любить. Надеюсь, вы будете настойчивы.
– Буду. Обещаю.
Фея пока не догадывалась, какой ценой может достаться ей эта благодать.
– Мы контролируем этих гигантов иллюзорной мысли. – Директор ФСБ не выдержал прицельного взгляда Президента. – Конечно, они искусны, уперты. Такие всегда напоминают карбонариев. Пока под контролем. Если взбрыкнут, не составит труда… хорошие люди, жалко ломать…
– Почему-то к делам государственным хорошие люди имеют что-то вроде аллергии, – согласился Президент.
Потом докладывали другие бонзы Совета безопасности. Президент слушал с таким видом, будто все знал.
Законсервировано более половины промышленных и военных объектов.
Мало кто может рассчитывать протянуть более года… Вся надежда на совсем маленьких детей, которые проявляют удивительную устойчивость…
Беременных женщин на сносях взяли под специальный контроль, проводятся разъяснительные беседы…
Аналитики подсчитали – при существующих темпах исчезновения людей уже через полгода численность населения сократится до ста миллионов.
Часть людей бежит из крупных городов в деревни, часть наоборот.
Треть населения уже ведет кочевой образ жизни.
Усилилось давление мигрантов.
Через два-три месяца в России станет невозможно обслуживать имеющуюся инфраструктуру. Погаснет свет, перестанет литься вода, перестанут продавать энергоносители, исчезнут бытовые товары…
Через четыре месяца не хватит продуктовых запасов даже для тех, кому посчастливилось остаться в живых.
И вместе с тем – никаких волнений.
«Неужели люди подсознательно были готовы к такому развитию событий?» – подумал Президент.
– Основная перспектива – человечество в привычном понимании перестанет существовать, – печально завершил доклад Председатель Совбеза.
Президент нетерпеливо и раздраженно повел плечами:
– Все свои слезы я уже выплакал. Предложения?
Все повернули головы к Идеологу. Тот не стал ломаться и выложил карты, которые держал последние две недели в рукаве:
– Мир становится мягким, как горячий воск. Можно лепить что заблагорассудится. У нас есть и узда, и пряник. И индульгенция и благословение в лице «Нашего Неба». Можно строить любую иллюзию – никто не помешает. Из-за бугра будут проситься взять на борт. Идеальная расстановка сил, идеальные условия. Мы – эпицентр Спасения. Неплохо сочетается с национальными идеями.
– И у нас как всегда получится автомат Калашникова, – съязвил Президент, не удержался и процитировал Константина Леонтьева:[18] – Предназначение России – в том, чтобы окончить историю, погубив все человечество.
Идеолог не обратил внимания. Он предвидел, как вспыхнет Президент от произнесенных слов.
– Россия превращается в страну иллюзий. Только наша страна годится на роль главной, единственной и неповторимой иллюзии мира. – Он постучал по журналу с улыбающимися лицами руководителей «Нашего Неба». – Скоро каждый из выживших будет иметь все. Строить новый, уютный для себя мир. Но имеются, как всегда, и некоторые проблемы. Это прежде всего…
Президент бесстрастно кивнул, холодно ухмыльнулся:
– Дураки и дороги.
– Скоро каждый будет обладать могуществом, – парировал Идеолог. – Те, кто останется жить, придумают удобные дома, материализуют красивые машины. Они перестанут умирать. В их распоряжении останутся все достижения цивилизации. То, что накоплено веками. Плевать – заслуживают ли они всего этого, счастливы будут или нет. Совершенно неважно, кто именно спасется – убогие, больные, сумасшедшие… Каждый из нас заслуживает адского пекла. Каждый из нас заслуживает любых даров Небес. Главное – появится другое человечество, за которым не потянется сор прежних поколений. Поэтому исчезновение людей – это не кара, это дар Божий. Коварный, надо признать.
Впервые Президент улыбнулся:
– Как всегда – новый мир на костях прежнего? Я бы сам хотел спасти далеко не всех и… сделать их
