выпивку.

— Я знаю, папочка.

— Теперь он сдохнет, и Эмили останется без гроша.

— И все же мы должны навестить Бэна. Врачи сказали, что ему осталось недели две.

— Ну, хорошо, хорошо! Мы поедем!

Мы загрузились в «форд» и поехали. Отец сделал остановку возле рынка, и мать купила цветы. Путь наш лежал в горы. Когда достигли подножья, отец свернул на маленькую извилистую дорогу, ведущую наверх. Дядя Бэн лежал в санатории для больных туберкулезом.

— Должно быть, это стоит Эмили кучу денег — содержать Бэна в таком месте, — сказал отец.

— Может, Леонард помогает? — предположила мать.

— Леонард нищий. Он все пропил и промотал.

— А мне нравится дедушка Леонард, — сказал я.

— Детей должно быть видно, но не слышно, — гаркнул отец и продолжил: — Этот Леонард был добр со своими детьми, только когда надирался. Вот тогда он и шутил с нами, и раздавал деньги. Но когда папочка был трезв, то не было в мире человека жаднее и подлее его.

«Форд» легко взбирался по горной дороге. Воздух был свеж и прозрачен.

— Приехали, — сказал отец, выруливая на стоянку возле санатория. Мы все вышли, и я, вслед за родителями, забежал в здание. Когда мы вошли в палату, дядя Бэн сидел на кровати и смотрел в окно. Он повернулся. Это был очень красивый мужчина: худощавый, черноволосый, с темными глазами, которые блестели, словно бриллианты на свету.

— Здравствуй, Бэн, — сказала мать.

— Здравствуй, Кэтти, — отозвался дядя и посмотрел на меня. — Это Генри?

— Да.

— Садитесь.

Отец и я сели.

Мать осталась стоять:

— Мы привезли цветы, Бэн. Но я не вижу вазы.

— Да, прекрасные цветы, Кэтти, спасибо. Но вазы действительно нет.

— Я пойду поищу, — сказала мать и вышла вместе с цветами.

— Ну, где же теперь все твои подружки, Бэн? — спросил отец.

— На подходе.

— Сомневаюсь.

— Они на подходе.

— Мы здесь только потому, что Катарина хотела видеть тебя.

— Не сомневаюсь.

— Я тоже хотел видеть тебя, дядя Бэн. Я думаю, ты хороший, — сказал я.

— Хороший кусок говна, — добавил отец. В палату вошла мать с цветами в вазе.

— Вот. Я поставлю их на столе возле окна.

— Замечательный букет, Кэтти. Мать села.

— Нечего рассиживаться, — сказал отец.

Дядя Бэн запустил руку под матрац и достал пачку сигарет. Он вытянул одну, зажег спичку, прикурил и глубоко затянулся.

— Тебе же не разрешают курить, — заговорил отец. — Я знаю, где ты берешь сигареты. Твои шмары приносят их тебе. Ну что ж, я скажу докторам, и больше ни одна блядь не проникнет сюда!

— Кончай пороть чушь, — ответил дядя.

— У меня есть желание выдрать эту сигарету у тебя изо рта вместе с губами! — продолжал злиться отец.

— У тебя никогда не было приличных желаний, — усмехнулся дядя.

— Бэн, — вмешалась мать, — ты не должен курить. Это убьет тебя.

— Я прожил хорошую жизнь, — ответил дядя.

— Ничего хорошего не было в твоей жизни, — не унимался отец. — Врал, занимал деньги, блядовал и пил. Ты не работал ни одного дня в своей жизни и теперь подыхаешь в 24 года!

— Это было весело, — сказал дядя и вновь крепко затянулся.

— Пошли отсюда, — сказал отец, поднимаясь. — Он сумасшедший! За ним встала мать. Затем я.

— Прощай, Кэтти, — сказал дядя. — И ты, Генри, прощай, — он взглядом показал, к какому Генри обращается.

Мы проследовали за отцом через холл санатория и вышли на стоянку к нашему «форду». Машина завелась, и мы стали спускаться вниз по извилистой горной дороге.

— Нужно было посидеть подольше, — сказала мать.

— Ты что не знаешь, что туберкулез заразен? — спросил отец.

— Я думаю, дядя хороший, — сказал я.

— Это болезнь делает его похожим на хорошего человека, — сказал отец. — К тому же, кроме туберкулеза, он подхватил еще много всякой заразы.

— Какой заразы? — заинтересовался я.

— Тебе еще рано знать, — ответил отец.

Он лихо вел машину вниз по извилистой горной дороге, пока я думал над его словами.

И снова было воскресенье, и мы ехали в нашем «форде» в поисках дяди Джона.

— У него совсем нет честолюбия, — говорил отец. — Я никогда не видел, чтобы он поднял свою дурацкую голову и прямо посмотрел людям в глаза.

— Мне не нравится, что он жует табак, — отвечала мать. — Жует и сплевывает куда попало.

— Если бы таких, как он, было большинство, эту страну уже давно завоевали бы китаезы, а нас всех превратили бы в прачек…

— Просто Джон не имел шанса, — продолжала мать. — Он слишком рано ушел из дома. Ты-то, по крайней мере, закончил школу.

— Колледж, — поправил отец.

— Где? — удивилась мать.

— В университете Индианы.

— Джон говорил, что ты закончил только школу.

— Это Джон закончил только школу. Поэтому он и подстригает траву.

— А дядю Джона я тоже увижу? — спросил я.

— Сначала посмотрим, удастся ли нам отыскать твоего дядю Джона, — ответил отец.

— А китаезы, правда, хотят завоевать нашу страну? — задал я второй вопрос.

— Эти желтые черти уже несколько веков ждут удобного момента. Единственное, что их удерживает — это драка с япошками.

— А кто лучше дерется, китаезы или япошки?

— Япошки. Но китаезов больше, вот в чем проблема. Когда ты убиваешь одного, он раскалывается пополам и получается два живых китаезы.

— А почему у них желтая кожа?

— Потому что вместо воды они пьют свои ссаки.

— Папочка, не говори мальчику такие вещи!

— Тогда скажи ему, чтобы не задавал столько вопросов.

Мы ехали дальше сквозь теплый лос-анджелесский день. На матери было одно из ее выходных платьев и фантастическая шляпка. Когда она надевала такой наряд, то всегда старалась сидеть очень прямо и сильно вытягивала шею.