другом, более медленном течении времени.
Именно в этот момент Ингри скорее ощутил, чем увидел вспыхнувшее вокруг медведя еле заметное сияние бога — как если бы в темноте погладили кошку, и от её шкурки полетели искры. Красота этого сияния поразила Ингри. Его обострившиеся чувства сделали отчаянное усилие в безнадёжной попытке сохранить тающее видение бога, и неожиданно разум Ингри переселился в медведя.
Он увидел свою внезапно укоротившуюся фигуру — двойной образ человека в кожаной одежде с мечом в руке и огромного, тёмного, яростного волка с серебристым мехом, в ореоле яркого света. Так же как сердце Ингри рванулось вслед за сиянием бога, чувства ошарашенного медведя потянулись к Ингри, и на мгновение тройственный круг замкнулся.
Смеющийся голос бога прошептал: «Как я посмотрю, у зверёныша Брата шкурка стала погуще. Это хорошо. Пожалуйста, продолжайте…» Разум Ингри словно взорвался под давлением этих слов, услышанных не ушами, а каким-то иным способом.
На мгновение медведь замер, и его воспоминания хлынули в Ингри. Направляющаяся к алтарю Отца процессия, все эти животные вокруг… Смердящий страх аколита… но и успокоительный знакомый запах хозяина, дающий опору в этом непонятном мире камня. Надоедливые голоса… Смутное ощущение движения, остановка… да, его недавно кормили, и он позволил вывести себя сюда… А потом медвежье сердце возрадовалось, ощутив всеобъемлющее присутствие бога. Зверь со счастливой уверенностью двинулся к катафалку. И вдруг растерянность и боль: человечек на конце цепи стал тянуть его куда-то в сторону, мешая его счастью. Медведь рванулся вперёд, надеясь завершить данное ему богом задание. Другие мелкие существа забегали вокруг, загораживая дорогу. Алая ярость, как волна прилива, затопила его существо, и он схватил этот странно пахнущий кусок холодного мяса и побежал туда, куда манил его смеющийся свет божества… божества, которое непонятно как было всюду и нигде…
Чудовищный медведь зарычал от боли и горя, нависая над Ингри, как лавина из меха и мускулов.
Ингри показалось, что из глубины его существа — из сердца, живота, гениталий — вырвалось единственное слово:
Меч Ингри, взметнувшийся для удара, теперь прочертил серебряную дугу и упал на камни у его ног. В те же камни ткнулся и нос медведя. Огромный зверь распростёрся перед Ингри, закрыл передними лапами голову и оттопырил задние. Жёлтые глаза смотрели на Ингри с растерянностью и благоговением.
Ингри огляделся. Аколит в окровавленных белых одеждах на четвереньках отползал в сторону, глядя на Ингри ещё более вытаращенными глазами, чем раньше — на медведя. Медвежьи когти лишь слегка задели его бок — иначе ему бы несдобровать. Ярость медведя всё ещё кипела в мозгу Ингри. Переступив через свой зазвеневший по камням меч, он шагнул к аколиту, сгрёб его за шиворот и прижал к камням священного очага. Служитель был такого же роста, как Ингри, и шире его в плечах, но и не пытался сопротивляться его хватке. Ингри пригнул аколита к языкам пламени; ноги того болтались, не доставая до пола, а визг сделался таким высоким, что стал неслышным.
— Сколько тебе заплатили за то, чтобы ты скрыл благословение бога? Кто посмел совершить подобное святотатство? — прорычал Ингри в испуганное лицо аколита. Его напряжённый низкий голос отдался от камня стен, как шелест бархата, а в его собственных ушах прозвучал как кошачье мурлыканье.
— Прости… прости меня! — проверещал аколит. — Арпан… Арпан сказал, что вреда не будет…
— Врёт он! — взвизгнул служитель в одеянии ордена Отца и попытался улизнуть, волоча за собой своего серого пса и с опаской косясь на огромного белого медведя.
Аколит в белых одеждах взглянул в глаза склонившегося над ним Ингри и умоляюще прошептал:
— Я во всём признаюсь! Только не надо… не надо…
«Чего не надо?»
Ингри усилием воли заставил себя выпрямиться и разжать руки. Аколит встал на ноги, но колени его подогнулись, и он, дрожа, свернулся окровавленным клубком у священного очага.
— Нидж, ты дурак! — завопил служитель Отца. — Заткнись!
— Я не могу противиться! — простонал служитель Бастарда. — У него глаза светятся серебром, и голос такой страшный — колдовской!
— Тогда тебе лучше бы послушаться, — проговорил без всякой симпатии кто-то у Ингри за плечом.
Резко обернувшись, Ингри увидел просвещённого Льюко, запыхавшегося и встревоженного, внимательно оглядывающего странную сцену.
Ингри глубоко вздохнул, отчаянно стараясь унять колотящееся сердце и вернуть времени нормальное течение. Свет, тени, цвета, звуки — всё это обрушивалось на него, как удары боевого топора, а люди вокруг, казалось, пылали, как факелы. До Ингри постепенно дошло, как же много народа собралось во дворе храма, таращась на него и разинув рты: человек тридцать родственников умершего, жрец, проводивший обряд, пятеро служителей разных богов, князь Джокол и его встревоженный спутник, а теперь ещё и просвещённый Льюко… который единственный из всех совсем не казался ошеломлённым.
«Я позволил своему волку вырваться на свободу, — со смутным ужасом подумал Ингри. — В присутствии сорока свидетелей. Во дворе главного храма Истхома.
По крайней мере мне, кажется, удалось развеселить бога в белом…»
— Просвещённый, просвещённый, помоги мне, будь милосерден… — бормотал пораненный аколит, цепляясь за полу мантии Льюко. Тот посмотрел на него с растущим отвращением.
Теперь уже дюжина людей кричала одновременно; раздавались обвинения в подкупе и угрозах, неубедительные оправдания. Родственники усопшего разделились на две группы. Судя по обрывкам споров, долетавших до Ингри, речь шла о наследстве; впрочем, ком взаимных упрёков стремительно рос: люди припоминали друг другу старые обиды, оскорбления и несправедливости. Несчастный жрец, назначенный проводить обряд, сделал несколько слабых попыток восстановить порядок среди своей паствы, одновременно отдавая распоряжения служителям, которые и не думали его слушать. Потерпев неудачу и в том, и в другом, жрец выбрал себе более лёгкую жертву.
Он накинулся на князя Джокола и дрожащей рукой указал на медведя.
— Убери отсюда эту тварь! — прорычал жрец. — Сейчас же убирайся отсюда и не вздумай вернуться!
Огромный рыжеволосый воин был, казалось, готов расплакаться.
— Но мне же обещали жреца! Мне он обязательно нужен! Если я не привезу на свой остров жреца, моя прекрасная Брейга не выйдет за меня замуж!
Ингри сделал шаг вперёд и вложил в свой голос всю властность самого доверенного помощника хранителя печати Хетвара… и, может быть, что-то ещё:
— Храм Истхома предоставит тебе жреца-миссионера в обмен на твои серебряные слитки, князь Джокол. Или, может быть, я не расслышал обещания вернуть их? — Ингри обратил на смутившегося жреца тяжёлый взгляд.
Просвещённый Льюко спокойным тоном, удивительно отличавшимся от криков вокруг, пообещал:
— Храм выполнит своё обещание, князь, как только мы разберёмся в этом прискорбном внутреннем происшествии. Похоже на то, что твоего замечательного медведя пытались использовать для бессовестного жульничества. А сейчас не мог бы ты ради безопасности отвести Фафу на свою лодку? — Повернувшись к Ингри, Льюко тихо сказал: — А вы, милорд, очень обяжете меня, если проводите их и проследите, чтобы они благополучно добрались до места и по дороге не съели никого из бедных маленьких детей.
Ингри с облегчением вздохнул, получив шанс сбежать.
— Конечно, просвещённый.
Льюко опустил глаза и добавил:
— И позаботьтесь о своей руке.
Ингри проследил за его взглядом: из-под повязки на правой руке по пальцам снова текла кровь. Должно быть, только начавшая заживать рана снова стала кровоточить, пока Ингри наказывал провинившегося аколита. Ингри тогда ничего не почувствовал.
Когда Ингри поднял голову, на него был устремлён пылающий взгляд голубых глаз. Джокол, склонив голову, быстро обменялся несколькими словами со своим темноволосым спутником, потом поклонился Льюко
