— Я как раз собрался рассказать, как на свиту Хетвара напали разбойники в Алденнском лесу, когда хранитель печати возвращался из Дартаки, и как он стал приближённым Хетвара. В конце концов, это ведь я дал хранителю печати добрый совет.

— Вот как? — пробормотал Ингри, пытаясь определить, чем вызвана нервная болтовня Гески.

— У нас был большой отряд, — продолжал Геска, обращаясь к женщинам, — и мы были хорошо вооружены, но напала на нас банда разбойников, которых в лесу собралось сотни две, — уволенных из армии солдат, дезертиров, бродяг. Они уже давно опустошали окрестности, а наш отряд показался им достаточно богатым, чтобы решиться напасть. Я сидел как раз позади Ингри в фургоне, когда началась схватка. Ну, разбойники скоро обнаружили, какую ошибку совершили. Поразительное владение мечом!

— Я не такой уж умелый воин. Это разбойники никуда не годились.

— Я не сказал «умелое» — я сказал «поразительное». Я повидал мастеров фехтования, и ни вы, ни я к ним не относимся. Но эти ваши приёмы… они не должны были сработать, а вот поди ж ты… Когда стало ясно, что никто не может справиться с вами, если вам хватает места, чтобы взмахнуть мечом, один из разбойников — настоящий медведь — попытался схватиться врукопашную. Я был тогда футах в пятнадцати от вас, да мне и приходилось решать собственные проблемы, а всё же я разглядел: вы подкинули меч в воздух, ухватили разбойника за голову, сломали ему шею, подхватили падающий меч и зарубили головореза, кинувшегося на вас сзади, — и всё одним движением.

Ингри не сохранил воспоминаний об этом эпизоде, хотя схватку с разбойниками, конечно, помнил… по крайней мере её начало и конец.

— Геска, ты выдумываешь истории, чтобы похвастаться перед дамами. — Геска был лет на десять старше Ингри, и, возможно, немолодая дуэнья показалась ему подходящим объектом для заигрываний.

— Ха! Если бы я вздумал хвастаться, я рассказывал бы про себя! Ну так вот: увидев такое, остальные разбойники разбежались. Тех, кто бежал недостаточно быстро, вы уложили… — Геска умолк, не докончив рассказа, и Ингри неожиданно догадался почему: когда он пришёл в себя после схватки, оказалось, что он методически приканчивает раненых. Руки у него были по локоть в крови… Побледневший Геска тогда схватил его за плечи и вскричал: «Ингри! Ради Отца, пощадите хоть некоторых, чтобы их можно было отправить на виселицу!» Ингри не то чтобы забыл… он просто избегал этих воспоминаний.

Чтобы замаскировать своё смущение, Геска отхлебнул пива, слишком поздно вспомнил, каково оно на вкус, и был вынужден проглотить мерзкое пойло. Скривившись, он вытер губы.

— Вот тогда-то я и порекомендовал Хетвару нанять вас на постоянную службу. Мои резоны были чисто эгоистическими: я хотел сделать так, чтобы вы никогда не оказались моим противником в схватке. — Геска улыбнулся Ингри, но глаза его остались серьёзными.

Ответная улыбка Ингри получилась такой же натянутой.

«Хитришь, Геска? Как это на тебя непохоже… И что ты пытаешься мне сообщить?»

Головная боль — результат удара о камень при переправе — возобновилась. Ингри решил, что лучше ему вернуться в собственную гостиницу и позавтракать там. Призвав дуэнью к выполнению долга и велев женщинам запереться в своей комнате, Ингри удалился.

Поев в общем зале своей гостиницы, Ингри поднялся в свою комнату и рухнул на постель. Он уже на сутки с лишним опаздывал с выполнением предписания ридмерской целительницы: отлежаться после удара по голове, — и теперь в душе смиренно перед ней повинился. Однако как бы плохо он себя ни чувствовал, уснуть Ингри не мог.

Какой прок строить планы организации тайного бегства Йяды под покровом ночи, если сама она отказывается бежать? Необходимо её принудить! Разве не грозит ей смерть на костре, если станет известно о поселившемся в ней духе леопарда? Ингри представил себе языки пламени, вздымающиеся вокруг её тела, их яростные оранжевые ласки, пылающее пропитанное маслом платье — так всегда одевают жертв, чтобы ускорить их конец… или судороги тела повешенной на дубовой перекладине виселицы Йяды — злобную и бессмысленную пародию на жертвоприношение Древнего Вилда. Может быть, королевские палачи повесят её, как её леопарда, на шёлковом шнуре, чтобы почтить её высокое происхождение? Хотя, как приходилось слышать Ингри, лесные племена не были знакомы с шёлком и вешали своих высокородных женщин на верёвке, свитой из блестящих волокон крапивы.

«Нужно найти себе другой предмет для размышлений…» Однако мысли Ингри отказывались покинуть этот мрачный замкнутый круг.

Сначала это были вестники, посланные к богам, — добровольные жертвы Древнего Вилда. Священные посланники, которые должны были доставить молитвы прямо на небеса в суровый час великой нужды, когда все обычные слова молящихся, казалось, падали в пустоту и растворялись в бесконечном молчании.

«Как это случилось с моими молитвами».

Но потом, под длящимся на протяжении нескольких поколений напором на восточной границе, племена стали испытывать настоящий ужас. Битвы проигрывались, земли приходилось уступать; горести росли и мудрость слабела; в те дни, полные отчаяния, героических добровольцев становилось всё меньше, и качество стали заменять количеством.

Сначала в жертву приносили тех, кто не очень жаждал такой чести, потом — тех, кто вовсе её не желал; под самый конец жертвами становились пленные солдаты, заложники, захваченные маркитантки, а то и хуже. Священные деревья несли на себе небывалый урожай. Как гласили страшные рассказы квинтарианских жрецов, это были дети — вражеские дети.

«Какой помрачённый ум способен назвать врагом испуганного ребёнка?»

Под конец, возможно, маги древних лесных племён задумались о том, что же за молитвы несли богам в своих кровоточащих сердцах эти нескончаемые жертвы…

«Проклятие, неужели нельзя подумать о чём-нибудь полезном!»

Резкие слова Йяды, сказанные в храме, впивались, казалось, в кожу Ингри, как жалящие насекомые.

«Вам не придётся никому противодействовать, не придётся ради собственной чести разглашать опасные истины…»

Священное Семейство, какой властью, по мнению этой глупой девчонки, он обладает в Истхоме? Его самого не трогают из милости, благодаря ограждающей руке Хетвара. Ингри, конечно, придаёт этой руке определённую силу, да, но это же можно сказать о любом другом гвардейце хранителя печати; может быть, Хетвар и ценит те уникальные возможности, которые несёт в себе сверхъестественный дар Ингри, но в сплетаемой хранителем печати политической сети Ингри — далеко не главная нить. Ингри никогда не был источником милостей, а потому сейчас ему не к кому было бы обратиться. Если у него и были возможности спасти или оправдать Йяду, они, несомненно, иссякнут, как только они минуют городские ворота.

Мысли Ингри становились всё более мрачными, как он с отвращением отметил, но выхода он так и не мог придумать. В конце концов Ингри задремал. Сон не принёс ему облегчения, однако это было всё-таки лучше, чем продолжать беспокойно ворочаться на постели.