Могучие челюсти распахнулись, Ингри увидел сверкающие белые клыки, и сердце мальчика замерло; однако волк только лизнул его руку. Холодный чёрный нос ткнулся в сжимающий нож кулак, и Ингри сморгнул слёзы. Волк уселся прямо перед Ингри и запрокинул голову, глядя в лицо своего убийцы с полным доверием.

Нельзя опозориться, нельзя причинить ненужные страдания, снова и снова нанося удары… Рука Ингри скользнула по шее волка, нащупывая твёрдые мускулы и мягкое биение артерии. Зал погрузился в серебристый туман. Ингри размахнулся, ударил, рванул нож изо всех сил. Он ощутил, как плоть подалась и горячая кровь хлынула из раны, окропляя густой мех. Тело волка в его объятиях обмякло.

Тёмная волна затопила рассудок Ингри, как поток крови. Волк проживал одну жизнь за другой, охотился, выслеживал добычу… замки и битвы, конюшни и скакуны, сталь и пламя… охота за охотой, добыча за добычей, но всегда вместе с людьми, а не с волчьей стаей; память уходила всё глубже, туда, где ещё не было огня, а заснеженные леса, освещённые луной, тянулись бесконечно. Много, слишком много лет… глаза Ингри закатились.

Испуганные крики, голос отца: «Что-то пошло не так! Проклятие, Камрил, держите его!»

— У него судороги, он прикусил язык, милорд…

Потом он оказался в другом месте, в другом времени, и его волк был связан… нет, связан был он сам, и красный шёлковый шнур шелестел, прорастая сквозь него, как лоза. Его волк рвал красные щупальца клыками, но побеги снова вырастали с пугающей быстротой. Они опутали голову Ингри, мучительно сжали её…

Кошмар наполнили незнакомые голоса. Волк убежал. Воспоминание о сновидении поблекли и утекли как вода.

— Да он не может спать — глаза полуоткрыты, видите?

— Нет, не нужно его будить! Я знаю, что полагается делать в таких случаях: отвести обратно и уложить, иначе начнутся судороги или ещё что-нибудь.

— Тогда я не стану его трогать — у него же в руке меч!

— А как иначе его отведёшь?

— Принеси ещё свечу, женщина! Ох, да будут благословенны пять богов — вот его собственный человек!

Молчание, потом неуверенное:

— Лорд Ингри… лорд Ингри…

Пламя свечи раздвоилось, заколебалось… Ингри моргнул, охнул, попытался вырваться из плена сна. Голова у него раскалывалась. Он стоял на ногах. Шок от этого открытия заставил его наконец полностью проснуться.

Он стоял, и стоял в храмовом госпитале, если комнату за аптекой можно было так назвать. Он был одет в ночную рубашку настоятеля, выбивавшуюся из штанов, ноги его были босы, а правая рука сжимала обнажённый меч.

Вокруг Ингри толпились член городского совета, женщины, присматривавшие за леди Йядой, и гвардеец, стоявший на часах у дома. Впрочем, сказать, что они толпились вокруг, было бы неверно: ночевавшие в доме жались к стенам, а гвардеец заглядывал в дверь.

— Я… — Ингри пришлось сглотнуть и облизнуть сухие губы, прежде чем он смог выдавить: — Я проснулся.

«Что я здесь делаю? Как я здесь оказался?»

По-видимому, он ходил во сне. Ему приходилось слышать о таком, хотя раньше с ним ничего подобного не случалось. И дело было не просто в том, что он блуждал в темноте: он сумел частично одеться, найти своё оружие, каким-то образом незаметно спуститься по лестнице, выйти в дверь — которая, несомненно, на ночь запиралась, так что требовалось нащупать и повернуть ключ, — пересечь площадь и войти в другое здание.

«Именно туда, где спит леди Йяда. Милосердные боги, пусть она спит дальше!»

Дверь в спальню была закрыта… Ингри с внезапным ужасом взглянул на меч, однако клинок был сух и чист. С него не капала кровь… пока.

Гвардеец, с опаской косясь на меч Ингри, подошёл и подхватил его под левую руку.

— С вами всё в порядке, милорд?

— Я вчера ударился головой, — пробормотал Ингри. — Снадобья, полученные от дедиката, вызвали странные сновидения. Простите меня…

— Не проводить ли мне вас… э-э… обратно в постель?

— Да, — с благодарностью ответил Ингри. — Да, будьте так добры. — Его язык с трудом выговорил редко произносимую фразу. Ингри бил озноб, и винить за это следовало не только ночной холод.

Он терпеливо вынес помощь гвардейца, когда тот вывел его из здания и провёл через тёмную безмолвную площадь к дому настоятеля. Слуга, который не слышал, как уходил Ингри, теперь проснулся и спросонья перепугался. Ингри снова пробормотал что-то о выпитом на ночь снадобье, к чему сонный привратник отнёсся с полным пониманием, и позволил гвардейцу отвести его в комнату, уложить и даже с сержантской заботливостью укутать одеялом. Потом воин на цыпочках удалился, прикрыв за собой дверь.

Ингри дождался, пока шаги часового стихли, выбрался из постели, нащупал огниво и с трудом трясущимися руками зажёг свечу. Посидев несколько минут на краю постели, чтобы прийти в себя, он обследовал каморку. На двери имелся замок, но его можно было открыть изнутри, а значит, воспрепятствовать своей попытке снова выйти Ингри мог, только выбросив ключ из окна или подсунув его под дверь. Утром это вызвало бы нежелательные объяснения. Ингри пожалел, что гвардеец, уходя, не запер его снаружи, но и это тоже привело бы утром к неловкости. Пришлось бы придумывать правдоподобные оправдания, а Ингри чувствовал себя совершенно неспособным к мыслительным усилиям. В конце концов он засунул меч и кинжал в сундук, расставил на крышке предметы, которые при падении произвели бы шум, и увенчал это неустойчивое сооружение жестяным умывальным тазом.

Задув свечу, Ингри улёгся, но, полежав некоторое время, снова поднялся, достал из седельной сумы моток верёвки, обвязал себе лодыжку, а другой конец затянул вокруг ножки кровати. Только после этого он снова неуклюже залез под одеяло.

Голова его болела, ушибленное плечо жгло как огнём. Ингри вертелся в постели, верёвка всё время мешала ему найти удобное положение. Ну, по крайней мере свою функцию она выполняла. От полного изнеможения Ингри начал засыпать, но тут же вздрогнул и проснулся. Так он и лежал, глядя в темноту и стиснув зубы. На веки его, казалось, налип песок.

«Лучше так, чем видеть сны».

Его снова посетило волчье сновидение — в первый раз за многие месяцы, хотя теперь он мог вспомнить лишь бессвязные обрывки. К тому же, похоже, сна ему следовало бояться не только по этой причине.

«Как я оказался в таком положении?»

Всего неделю назад он был счастливым человеком, по крайней мере достаточно довольным жизнью. В его распоряжении имелись удобные покои во дворце хранителя печати Хетвара, слуга, конь и оружие, пожалованные господином, жалованье, достаточное для удовлетворения его потребностей. Вокруг него кипела жизнь столицы. К тому же его положение в свите хранителя печати было хоть и необычным, но достаточно высоким. Он пользовался репутацией доверенного помощника — не совсем телохранителя, не совсем секретаря, но человека, которому поручались важные миссии, не нуждавшиеся в огласке. Как курьер Хетвара он доставлял тайные послания и завуалированные угрозы. Ингри не мог, подобно некоторым придворным, хвастаться своими подвигами, но он слишком многое уже потерял, чтобы слава представляла для него соблазн. Безразличие служило ему ничуть не хуже известности, а его господину служило даже лучше. Самой большой наградой для Ингри оказывалось обычно удовлетворённое любопытство.

Бастард и его ад, всего три дня назад он был спокоен! Он полагал, что доставка в столицу тела Болесо и его убийцы окажется безрадостным, но достаточно простым делом, ничуть не выходящим за пределы возможностей опытного, жёсткого, ловкого слуги короля, которого не тревожит ни волк-у-него-внутри, ни другие сверхъестественные явления.

Верёвка снова помешала ему вытянуть ногу. Правая рука Ингри стиснула воображаемую рукоять меча.