похожей на змею шею.
«Их пять! Я должен остерегаться пяти орудий!»
«Дело плохо».
Он был слишком мал, а жеребец — слишком велик. Настоящие волки нападали на подобную добычу стаями, а не в одиночку.
«Где мне взять другого меня?»
Никакой дух не может существовать в мире материи без… Ингри взглянул на своё человеческое тело, бессмысленно топчущееся на краю поляны.
«Болван. Глупец. Бесполезный сын…»
Что ж, всё или ничего!
Он вытянул силу из своего тела — всю, сколько мог. Пустая оболочка пошатнулась и свалилась на кучу листьев. Всё вокруг словно замедлилось, и чувства Ингри, и без того острые, обрели сверхъестественную восприимчивость. Его волчье тело стало одновременно тяжёлым, как прошлое, и невесомым, как будущее.
«Да. Это состояние мне знакомо. Я уже ходил по этой дорожке раньше».
Неожиданно оказалось, что Ингри всего вдвое меньше жеребца. Тот попятился, но медленно, так медленно, словно воздух сделался густым маслом. Разум Ингри лениво представил себе смертельный удар, который сейчас будет нанесён, наметил дугу прыжка. Однако эта позаимствованная сила скоро истощится.
«Времени нет. Вперёд!»
Ингри прыгнул, вонзил клыки в шею жеребца и отчаянно затряс головой. Он не мог встряхнуть жеребца, как кролика, но под его весом противник упал… что-то сломалось, что-то хлынуло наружу. Столпившиеся вокруг сражающихся призраки отпрянули, словно стремясь укрыться от оскверняющих их брызг.
Тварь, которую сжимали челюсти Ингри, затихла, потом стала таять, как сосулька. Ингри сплюнул и попятился. Жеребец утратил форму, превратился в чёрную лужу, которая впиталась в землю, как пролитые чернила. Всё. Не осталось ничего.
Венсел поднялся на подгибающихся ногах, освобождённый от своего чёрного скакуна. Он снова выглядел как человек, но его лицо…
— Я рад, что мне не пришлось использовать того оленя, — сказал один из нескольких ртов. — Ему не хватило бы силы. — Другой рот ухмыльнулся. — Хорошая собачка Ингри.
Ингри попятился, рыча. На голове Венсела появлялись и исчезали лица, как всплывающие и снова уходящие под воду утопленники в реке. Одно лицо сменяло другое без всякого порядка — это были все графы Хорсриверы, жившие на протяжении четырёх столетий. Юноши, старики, яростные, печальные, бритые, бородатые, покрытые шрамами… безумные. Юный Венсел промелькнул, как растерянный беспризорный ребёнок; его тупой взгляд оживился, когда он узнал Ингри; он посмотрел на него с мольбой, хотя Ингри и не смог бы сказать, о чём тот умоляет…
Ещё ужаснее выглядело тело. Увечья, шрамы, зияющие раны возникали и пропадали; Ингри видел следы всех смертельных ударов, когда-либо полученных Хорсривером. Самыми отвратительными были ожоги — широкие полосы лишившейся кожи плоти, обугленное изжарившееся тело. Они смердели так, что чувствительный волчий нос Ингри невыносимо страдал; чихая и скуля, он попятился ещё дальше и принялся, как собака, тереть нос лапой. Хорсривер выворачивался наизнанку, показывая, каково ему приходилось на самом деле и что скрывала благообразная ироничная маска, едкое остроумие, вспышки гнева, равнодушие. Каждый день, каждый час, рассветы и закаты, падающие, как тяжкий молот, время, не имеющее конца…
Хуже всего были глаза.
Ингри осторожно обошёл поляну, стараясь держаться подальше от могильного холма и от того множества, которое было Хорсривером. Наконец он добрался до своего распростёртого на земле тела. Оно показалось ему пугающе бледным и мёртвым — более бледным и мёртвым, чем толпящиеся вокруг безголовые призраки. Он толкнул себя носом, потрогал лапой и жалобно заскулил, но Ингри-человек не пошевелился. Может быть, он уже и не дышит? Определить этого Ингри не мог. В своём волчьем виде, сообразил Ингри, он не обладает человеческим голосом — а значит, и колдовским голосом тоже. Он лишился важной части своей силы. Может ли он хотя бы проникнуть внутрь себя-человека?
«Пятеро богов, что, если мне это не удастся?»
Не планировал ли этого Хорсривер? Теперь, когда волк и большая часть души Ингри не могли ему помешать, безмолвное неподвижное тело представляло собой пустой дом, куда можно было вселиться. Если бы разрушить заклинание не удалось, Хорсривер мог бы нуждаться в теле наследника, и теперь оно было готово для него без тех осложнений, которые раньше беспокоили графа. Ингри взглянул на кошмарное существо, которое было Хорсривером. Нет, не такого исхода тот желал, но если он окажется перед перспективой
Из леса донеслись стук копыт и испуганное ржание. Ингри резко обернулся. Не могло ли случиться, что дух-жеребец ожил? Нет, то была реальная лошадь: Ингри чувствовал дрожь земли под её копытами, чего не было во время его схватки со сверхъестественным противником. Потом стук копыт смолк, а по сухим листьям зашуршали более лёгкие шаги, быстро приближающиеся.
Призраки подались в стороны, освобождая проход, и многие руки поднялись в неуклюжих приветствиях. Воины благословляли и молились, неловко осеняя себя знаком Пятёрки: руки касались лбов и губ висящих на поясе голов, потом животов и гениталий и, наконец, небьющихся сердец. Ингри-волк поднял голову и принюхался, задохнувшись от неожиданной догадки.
«Я знаю этот чудесный запах, запах солнечного света на траве».
Между рядами призраков бежала Йяда. На ней была коричневая амазонка, жакет покрывали пятна пота, на юбке засохли брызги грязи и всюду виднелись прорехи, словно девушка скакала галопом сквозь колючие заросли. На разгорячённое лицо падали пряди тёмных волос. Йяда резко остановилась, и её тяжёлое дыхание сменилось стоном, когда она медленно двинулась к телу Ингри и опустилась перед ним на колени. Лицо девушки покрыла смертельная бледность.
— Нет, о нет… — Она перевернула тело и положила голову Ингри себе на колени, с отчаянием глядя на безжизненные черты и бледные губы. — Я опоздала!
«Она не может меня видеть, — понял Ингри. — Она никого из нас не видит».
За исключением вполне материальной Фары, всё ещё скорчившейся рядом с телом Венсела. Йяда бросила на эту пару короткий изумлённый взгляд и, стиснув зубы, снова занялась Ингри.
— Ох, любимый… — Она склонила залитое слезами лицо и прижалась губами к губам Ингри. Ингри- волк в отчаянии прыгал вокруг неё — он-то не мог ощутить теплоту губ Йяды или вдохнуть её пахнущее мёдом дыхание. Обезумев от горя, Ингри потеребил рукав Йяды лапой, потом лизнул её в ухо.
Йяда резко втянула воздух, потом потёрла ухо и огляделась. Не почувствовала ли она холодное дуновение, как было с Ингри, когда к нему прикоснулась рука призрака? Ингри снова лизнул Йяду в ухо, и девушка издала звук, который в других обстоятельствах мог бы оказаться смехом: ей, по-видимому, стало щекотно. Она положила тело Ингри на спину, ощупала его («Ах, если бы я мог чувствовать это прикосновение!») и нахмурилась.
— Ингри, что с тобой сделали? — На теле не было ран, кости не были переломаны, однако замотанная тряпкой правая рука, как увидел Ингри-волк, кровоточила, так что кожаный камзол стал скользким от крови. Йяда нахмурилась ещё сильнее, прижав к груди его окровавленную руку. «Если бы я только мог пошевелить пальцами…» — Или ты сам?.. — проницательно добавила Йяда. — Ты попытался совершить какой-то смелый и глупый поступок, так? — Взгляд Йяды ещё раз скользнул в сторону трупа Венсела и Фары.
Хорсривер фыркнул, и Ингри с рычанием повернулся к нему. На том лице Хорсривера, которое в этот момент обратилось к Йяде, было написано изумление и отвращение.
— Что ж ты вечно являешься туда, где тебе нечего делать, девчонка! — сказал Хорсривер, ни к кому не обращаясь — или, может быть, обращаясь к Ингри; Йяда, во всяком случае, его не услышала. — Ничего
