Дня через три, когда Кэсерил выходил из своей спальни, направляясь на завтрак, его догнал запыхавшийся паж и схватил за рукав.

— Милорд… Кэсерил! Управляющий замком… просит вас срочно прийти к нему во двор!

— В чём дело? Что стряслось? — подчинившись явной неотложности дела, Кэсерил быстро зашагал рядом с мальчиком.

— Сьер ди Санда. На него напали прошлой ночью. Разбойники. Его ограбили и ударили ножом!

Кэсерил зашагал быстрее.

— Как тяжело он ранен? Где он лежит?

— Он не ранен, милорд, он убит!

«О боги, нет!»

Кэсерил бросился вниз по лестнице, оставив пажа позади. Он выбежал в главный двор Зангра как раз в тот момент, когда мужчина в плаще полиции Кардегосса — должно быть, следователь — и ещё один, одетый как крестьянин, сняли с мула застывшее тело и уложили его на булыжники мостовой. Управляющий присел на корточки рядом с телом. Пара стражников взирали на них с расстояния нескольких шагов, не решаясь приблизиться, словно ножевое ранение могло быть заразным.

— Что произошло? — спросил Кэсерил.

Крестьянин посмотрел на его наряд и, стянув с головы шляпу, прижал её к груди.

— Я нашёл его сегодня утром у реки, сэр, когда привёл на водопой скотину. Река там поворачивает, и я частенько нахожу всякие вещи, которые выносит на берег течением. Вот на той неделе нашёл колесо от телеги. Я всегда всё осматриваю. Нет, покойники лежат там не часто, хвала Милосердной Матери. Не считая бедной леди, что утопилась два года назад. — Они со следователем обменялись кивками. — А этот — не-ет, этот на утопленника не похож.

Брюки на ди Санде были ещё мокрыми, но волосы уже высохли. Тунику с него сняли те, кто его нашёл, она была перекинута через спину мула. Речная вода смыла кровь с ран, и они казались просто тёмными разрезами на бледной коже: на спине, на животе, шее. Кэсерил насчитал около дюжины ран, глубоких и безжалостных. Управляющий указал на кусок шнура, привязанного к поясу ди Санды.

— Они срезали кошелёк. Спешили, наверное.

— Это было не простое ограбление, — сказал Кэсерил. — Вот эти два удара должны были уложить его на землю бездыханным. Не было нужды… но они хотели убить его наверняка и убедиться в этом.

Они или он? Определить невозможно, но ди Санда так легко бы не сдался. Значит, они.

— Полагаю, его меч они забрали.

Успел ли ди Санда вообще достать меч? Или его оглушили первым же ударом… человек, который шёл рядом и от которого он не ожидал подвоха?

— Забрали, а может, меч в реке утонул, — ответил крестьянин. — Кабы сталь его ко дну тянула, он бы так быстро до того берега не доплыл.

— На нём были кольца или драгоценности? — спросил следователь управляющего.

— Да, — кивнул тот, — были. И золотое кольцо в ухе.

Теперь их не было.

— Мне нужно подробное описание всех предметов, милорд, — заявил полицейский, и управляющий с пониманием кивнул.

— Вы знаете, где его нашли, — обратился Кэсерил к следователю. — А где на него напали, как вы думаете?

Тот покачал головой.

— Трудно сказать. Где-нибудь в нижних кварталах, наверное.

Низы Кардегосса — и с социальной, и с топографической точек зрения — теснились по обе стороны стены, которая тянулась между двумя рукавами реки.

— Существует около полудюжины мест, где можно сбросить тело прямо в реку с городской стены. Одни из них более пустынные, другие — менее. Когда его видели в последний раз?

— Я видел его за ужином. Он не собирался в город, — сказал Кэсерил. Он подумал, что и в самом Зангре существует пара местечек, откуда легко сбросить тело в реку… — У него сломаны кости?

— Нет, насколько мне кажется, сэр, — ответил следователь. И действительно, на бледном теле не было видно следов ударов о камни и явных переломов.

Допрос стражников показал, что ди Санда вышел из замка один, пешком, незадолго до полуночи. Кэсерил отбросил нереальный план обшарить каждый фут длинных коридоров и тёмных уголков огромного замка в поисках пятен крови. Позже, после обеда, следователь отыскал троих свидетелей, утверждавших, что видели секретаря принца пьющим в одиночестве вино в одной из таверн нижних кварталов; один свидетель клялся, что секретарь был совершенно пьян. Этого свидетеля Кэсерил с удовольствием допросил бы наедине, в каземате каменного туннеля, ведущего к реке, чьи стены так славно поглощают раздающиеся в нём крики. Возможно, тогда из него удалось бы добыть какие-то крупицы правды. Кэсерил никогда не видел ди Санду пьяным.

Кэсерилу выпало составить опись имущества и подготовить оставшиеся после ди Санды вещи для передачи его старшему брату, проживавшему где-то в провинциях Шалиона. Пока следователь обыскивал нижние кварталы — совершенно бессмысленное дело, Кэсерил был в этом уверен — в поисках предполагаемых разбойников, секретарь принцессы посвятил себя тщательной проверке всех бумаг ди Санды. Но что бы ни привело покойного в нижние кварталы, эту тайну он унёс с собой в могилу — среди бумаг не оказалось ни единого намёка на возможную причину посещения тех мест.

У ди Санда не было никаких близких родственников, которых можно было бы ожидать на похороны; церемонию прощания назначили на следующий день. Присутствовали принц, принцесса и их приближённые да несколько придворных, пришедших в надежде заслужить благосклонность брата и сестры рея. Церемония, проходившая в зале Сына в храме, была краткой. Кэсерилу стало ясно, каким одиноким человеком был ди Санда: не было даже друзей, которые, склонясь над изголовьем, говорили бы хвалебные речи. Кэсерил был единственным, кто произнёс слова прощания и сожаления; в рукаве он прятал спешно приготовленную и записанную утром на бумаге речь, которую смущение не позволило ему извлечь и прочитать.

Кэсерил отошёл от гроба и пристроился перед алтарём рядом с плакальщиками, давая дорогу служителям храмов со священными животными. Священники были одеты в цвета бога своего храма; они расположились вокруг гроба ди Санды на некотором удалении друг от друга. В сельских храмах для этого ритуала использовались те животные, что были под рукой. Как-то Кэсерилу довелось наблюдать церемонию прощания с дочерью бедняка, на которую прибыл всего один священник с корзинкой, где мяукали пять котят. Принадлежность каждого котёнка определённому богу была отмечена ленточкой соответствующего цвета. Рокнарцы в основном использовали рыбу — только в количестве четырёх, а не пяти штук. Настоятели Четырёх богов метили рыбин краской и читали выражение высшей воли по следам этой краски на воде. В общем, как бы там ни было, даже самый бедный человек после смерти не был обделён вниманием богов, решавших, к кому из них направится его покинувшая тело душа, и сообщавших об этом через священных животных.

У Кардегосса было достаточно средств для обеспечения своих храмов самыми красивыми и тщательно отобранными по цветам и внешнему виду животными. Служительница Дочери в синих одеяниях держала голубую сойку, вылупившуюся из яйца только этой весной. Представительница храма Матери — вся в зелёном — поглаживала сидевшую у неё на плече яркую зелёную птицу вроде той, что Кэсерил видел в птичнике Умегата. Священник из храма Сына в красно-оранжевой мантии привёл горделивого молодого лиса, чья ухоженная шерсть переливалась, как пламя, в сумрачном сводчатом зале. Рядом с одетым в серое священником храма Отца сидел толстый, исполненный невероятного достоинства старый волк. Кэсерил думал, что служительница Бастарда в её белом плаще прибудет с одним из священных чёрных воронов башни Фонсы, но вместо этого у неё оказались две сверкающие любопытными глазками белые крысы.

Настоятель храма Святого Семейства обратился к богам с просьбой послать знак, к кому перейдёт душа ди Санды, затем встал в изголовье гроба.

Священники отпустили своих животных. Посланная рукой хозяйки сойка описала круг и вернулась к ней на плечо, так же как и зелёная птица Матери. Лис, освобождённый от серебряной цепи, чихнул и потрусил к гробу. Он вспрыгнул наверх, свернулся клубком рядом с ди Сандой и, положив мордочку ему на