— О… к… т…

— Достаточно… О… к… Так, посмотрим, о… к…

Хранитель порылся в регистрационных книгах, открыл одну из них, и его палец заскользил по страницам.

— О… к… Оброн… Олер… Окто… Ага, вот. Окто Луиза Анжель… Участок № 7, номер…

Он встал и показал пальцем в окно.

— Это очень просто. Видите аллею… не центральную, а ту, которая идет прямо перед нами. Следуйте по ней до Шмен Серре, которая пойдет направо. Ваша могила будет слева пятая по счету.

— Спасибо, — пробормотал Реми. — Но… простите, вы правильно сказали: Окто Луиза Анжель?

Хранитель склонился над книгой и ногтем подчеркнул имя.

— Да, Окто Луиза Анжель… Это не то?

— Нет, нет. Это моя бабушка, но… после?

— Что после?

— Разве там нет другого имени?

— Нет. Это последнее захоронение. После этого у меня идет могила Отман, не имеющая отношения к Окто.

— Вы, должно быть, сделали ошибку. Там есть наверняка Вобер, Женевьева Вобер… Ее похоронили несколько месяцев спустя в том же склепе… 30 мая 1937 года.

Хранитель спокойно перечитал.

— Сожалею, — сказал он. — Прямо перед этой записью у меня стоит Окто Эжен Эмиль…

— Да, это мой дедушка… В конце концов, это невозможно. Здесь наверняка какая-то ошибка, должно быть, забыли записать.

Реми положил свой букет на конторку, обошел стол и, в свою очередь, прочитал: Окто Луиза Анжель…

— Это можно легко проверить, — сказал хранитель. — Достаточно справиться во «входном регистре».

— Прошу вас.

— Какое число вы сказали?

— 30 мая 1937 года.

Хранитель положил на регистрационную книгу фолиант гигантских размеров и начал его листать.

Реми то скрещивал, то разнимал руки. Дрожащим голосом он добавил:

— Мадам Вобер Женевьева Мари, рожденная Окто.

— Нет, — сказал хранитель. — Посмотрите!… Этого имени нет 30 мая. А у вас нет другого фамильного склепа?

— Есть, рядом с Шатору, в Мен-Алене.

— Тогда все понятно. Вы просто перепутали.

— Невозможно. Там фамильный склеп моего отца. Я уверен, что моя мать похоронена здесь.

— Вы присутствовали на похоронах?

— Нет. В то время я был болен. Но я чуть позже приходил на могилу.

— Ну что я могу вам ответить? Вы посмотрели книги… Вы все еще хотите пройти к склепу?.. Справа будет Шмен Серре… мсье, не забудьте ваши перчатки.

Реми шел по аллее между могил. То тут, то там он видел людей, которые останавливались перед какой-нибудь плитой. Им повезло! Их мертвые были на своих местах. В то время, какон!… Он, однако, был уверен, что они приезжали на именно на Пер-Ляшез. К тому же, зачем им нужно было хоронить маму в другом месте? Но регистрационные книги… Он их видел сам, официальные записи ведутся безошибочно. Тут не может быть никаких подвохов. Справа он увидел Шмен Серре. Он посчитал могилы. Хранитель сказал: пятая. Это был простой камень с уже изъеденной временем надписью: «Гробница Окто». Сквозь слезы Реми почти ничего не видел. Так кто же все-таки лежит под этим камнем? Как это узнать? Выходит, они все ему лгали? Ах, зачем сегодня такое праздничное солнце? Если бы было пасмурно, Реми, возможно, мог бы узнать могилу, вспомнить какие-нибудь ранее замеченные и потом забытые детали. Но этот облупившийся камень, на котором колыхалась тень кипариса, ничего не говорил его памяти. И соседние могилы не порождали никакого отклика: Грело… Альдебер… Жусом… Реми огляделся вокруг. Куда он мог бросить свой букет, когда он был тут в детстве? На чье тело? На каком кладбище? Слезы высохли на его щеках. Он был неспособен сделать малейшее движение. К чему желать то или это, если судьба по-прежнему продолжает измываться над ним? Одно время благодаря этому знахарю, он поверил… а затем его ожившие ноги привели его к этой абсурдной гробнице. Другой на его месте наверняка нашел бы могилу своей матери. А он!… Он был обречен на невероятные проишествия, которые случались с ним в самых обыденных ситуациях, на странную, непонятную жизнь; его на каждом шагу подстерегали какие-то дикие, изощренные испытания. Даже не стоит труда защищаться.

Кто-то повернул на аллею. Реми пошел назад. Это очевидно, что никто ему не скажет правду. Раймонда?.. Она у них служит только пять лет. Клементина?.. Всегда сварливая, недоверчивая, до предела обидчивая, усматривающая насмешку или скрытый намек в самых безобидных словах… Дядя?… Да он просто посмеется над ним. Мама теперь не идет в расчет в этом доме. Ее уже давно забыли. Реми подумал об отце, который постоянно ходил с убитым видом. Что ему сказать? Что у него спросить? Действительно ли он любил маму? Вопрос показался Реми ужасным. И однако… Разве мог этот холодный, педантичный, замкнутый человек кого-либо любить? Он не часто упоминал об умершей. Однако, когда это случалось, он говорил: «Твоя бедная мать», и никогда: «Женевьева». Но в его голосе при этом всегда появлялся какой-то оттенок печали. Реми остановился. Была ли это на самом деле печаль? В любом случае, не безразличие. Скорее сожаление, что мама умерла прежде, чем они смогли уладить какой-то серьезный спорный вопрос… А Адриен слишком хорошо вышколен… Этот поостережется обсуждать дела своих хозяев. Все очень просто. Реми снова оказался в одиночестве. Во второй раз он стал сиротой. «Это мое призвание, — с горечью сказал он себе. — Сиротство — это специально для меня. Это мне отлично подходит. И я великолепно с этим справляюсь». Он почувствовал, как его переполняет гнев ко всем людям, которые по-настоящему живут нормальной, счастливой жизнью. Опустив глаза, он увидел свой букет, который он забыл положить на могилу. Реми его швырнул на ступеньки какого-то претенциозного подобия греческого храма с начертанной золотыми буквами надписью: