Женщины плакали. Все, исключая Оксану. Варе стало плохо, и потребовалось вмешательство Хоботова.

Оксана не проронила ни слезинки. Лицо ее напряглось и стало до неузнаваемости суровым и холодным. Сухими, горящими глазами смотрела она в какую-то точку и думала неведомо о чем.

Сороковой год встретили не особенно весело. У всех на уме был Дима, все жалели Варю Кожевникову. Выпив первый праздничный бокал, она извинилась и покинула нас. Да и остальные долго не задержались.

Кочергин с женой, я с Лидией и Оксаной до Лермонтовской улицы шли вместе. Когда начали прощаться, Кочергин сказал мне:

– Правильно сделали, что прочли письмо Брагина.

Я не был уверен в этом. Наоборот, сожалел, что прочел. Не стоило портить настроение людям в праздничную ночь. Я так и сказал Кочергину.

Он возразил. Нет. Хорошо, что Брагин сегодня был среди нас.

Оксана шагнула к Кочергину вплотную, молча посмотрела ему в глаза и энергично встряхнула его руку.

Странная Оксана. Чувства она выражает по-своему, по-особенному. Вот и сейчас. Она, конечно, хотела поблагодарить Кочергина за его хорошие слова.

Мне это понятно. Понятно Лидии. Но как расценили ее порыв Кочергин, его жена? Ведь они, я думаю, не имеют представления о чувствах Оксаны к моему другу.

По предложению опять-таки Лидии (все же умница она у меня!) мы всей компанией отправились на Центральный телеграф.

Коллективно диктовали, а Кочергин писал телеграмму Дим-Димычу в Ленинград, в госпиталь. Получилась огромная, чуть не в пятьдесят слов.

Поставили не только свои фамилии, но и Фомичева, Хоботова, Вари Кожевниковой.

Уже дома Лидия вдруг спросила:

– А что, если зрение не вернется к Диме? Что тогда?

Я почувствовал неприятный озноб. В самом деле: что тогда? Дима – слепой… Как и сам Дима, я верил тому шутнику врачу, который установил двухнедельный срок, ну а вдруг? Это было страшно. Я ответил твердо:

– Вернется!

Лидия вздохнула, провела ладонью по моему плечу и тихо проговорила:

– Дай бог… А Варя, я боюсь, не перенесет. Каким числом подписано письмо?

Это я помнил отлично: 27 декабря. Ясно – теперь Лидия начнет считать дни.

Отпуск по болезни окончен. Сегодня я должен приступить к своим служебным обязанностям.

Выбритый, причесанный, я сидел за столом и завтракал.

В это время зазвонил телефон. Лидия поднялась, неторопливо подошла к столу и сняла трубку.

– Да, я… Здравствуй, Оксаночка! Что ты? В сегодняшней? Честное слово?

Ой! Ты подумай! Рада? А я? Я тоже рада… Сейчас посмотрю. Что? Ладно…

Тоже целую.

Я вслушивался, но ровным счетом ничего не понял.

Лидия, положив трубку, вприпрыжку, пощелкивая пальцами, заторопилась в переднюю.

– Чему ты обрадовалась? – поинтересовался я.

– Сейчас узнаешь, – загадочно ответила она, скрываясь за дверью.

Я отхлебывал горячий чай и размышлял над тем, что могла сказать Оксана.

Что значит: «В сегодняшней?» – или: «Я тоже рада»?

Лидия отсутствовала несколько минут. И не вошла, а буквально влетела в столовую. В руках она держала развернутую газету «Красная звезда». Лицо у Лидии сияло, что бывает с нею не так часто.

Положив газету передо мной, она ткнула пальцем в строку и потребовала:

– Читай!

Я прочел:

– Брагин Дмитрий Дмитриевич.

И такая радость охватила меня – я опять, как недавно при Фомичеве, поднял жену и закружился с нею по комнате.

– Здорово!

– С ума сойти можно!