– Это еще что такое? Приказываю жить, а не умирать. Понятно?
– Правильно: жить, а не умирать, – подтвердил Демьян. Он шагнул ко мне с таким видом, будто хотел заключить в объятия, Я уверен в этом по сей день.
А потом, верный себе, переборол порыв слабости и ограничился тем, что крепко пожал мою руку двумя руками.
– И главное, – добавил я, – не забывайте такой мелочи, как враг.
Демьян кивнул. Наперсток отдала мне книгу. Она смотрела на меня какими-то изумленными, широко распахнутыми глазами, в которых дрожали слезинки.
– Пошли, – резко махнул рукой Костя.
Я мог выбраться из города сам, но Костя решительно запротестовал. Он сказал, что проводит меня на заречную сторону. И спорить не стоит: пустая трата времени.
Когда мы оказались на другом берегу, Костя сказал:
– Интересно, что будет завтра делать бургомистр, когда узнает об исчезновении секретаря управы.
– Хорошо, что ты затронул этот вопрос, – заметил я.
– Серьезно?
– Вполне. Никто об этом не подумал, и я в том числе. А надо было. Ты вот что, дорогой… Загляни на обратном пути к Трофиму Герасимовичу. К нему же явятся в первую очередь. Пусть он скажет, что ночью кто-то пришел, вызвал меня на крыльцо, и в дом я больше не вернулся. Вот так.
– Понятно.
Мы на минуту остановились у самого края уже знакомого мне противотанкового рва. Вслушались в тишину. Позади остался Энск.
Над землей плыла теплая звездная июльская ночь За городом, за горой, где-то далеко полыхали зарницы. Дышалось легко, свободно, а сердце сжимала грусть. Вернусь ли я когда-нибудь в Энск?
Костя толкнул меня локтем и сбежал вниз. Я последовал за ним.
По рву мне предстояло идти до самого его конца. Это примерно три километра. А там меня ожидали ребята из партизанского отряда.
– Все, парень, – сказал я Косте. – Хватит. Теперь обойдусь без провожатого. Возвращайся обратно.
Мы остановились. Пахло какой-то горьковатой травой.
– Что же пожелать тебе на прощание? – Я положил руки на плечи Косте и попытался в последний раз вглядеться в лицо друга. Но черты его смутно проступали в темноте. – Оставайся таким же, как есть. Тогда все будет хорошо.
– Спасибо. Постараюсь. Оно бы неплохо, конечно, получить от вас весточку. Как там и что… Но я понимаю.
– Ну и молодец!
– Значит, до победы?
– По-видимому.
– Что ж, – он вздохнул, – она не за горами. А потом я вас разыщу. Нигде не укроетесь. Желаю удачи. От всего сердца!
Тьма разделила нас. Я зашагал один, крепко прижимая к себе томик Ремарка.
Прощай, Энск!
Меня ожидали новые люди, новые места, новые дела. Будущее вырисовывалось смутно, неопределенно. Я думал уже не о том, что оставил, а о том, что ждало меня впереди.
ЭПИЛОГ
Все началось с телефонного звонка. Точнее, с вызова к телефону. Мне сказал начальник по службе, что уже вторично один и тот же мужской голос требует меня к аппарату. Первый раз он звонил в мое отсутствие – я была в командировке, выезжала из Берлина. Теперь наконец застал меня.
Почему я хочу быть точной, точной во всем? Потому что эти маленькие, обычные детали только и оказались в моем распоряжении. И для меня они играют роль. Они стали тропинкой к моему прошлому, которое мне дорого и, возможно, дорого другим, по крайней мере, мне хочется думать, что оно дорого кому- то еще на земле. Это желание наивно, хотя и продиктовано убежденностью много видевшего и много пережившего человека.
Когда я шла к телефону, никакие предчувствия меня не беспокоили. Наше учреждение весьма хлопотливое. Мы занимаемся вопросами землеустройства и на отсутствие звонков не жалуемся. Но разговор оказался необычным.
Прежде всего человек не назвал себя. Он будто бы искал меня более года, искал, как Андреас, не ведая о том, что теперь я живу под своей девичьей фамилией Эйслебен. И только недавно совершенно случайно узнал об этом – и вот звонит мне.
Я слушала речь незнакомого мне человека и испытывала необъяснимое чувство досады и одновременно страха. Мне показалось, будто друзья мужа решили воскресить память Андреаса и им понадобилась я как объект шантажа.
Бывшая жена гестаповца – приманка для всякого рода политических интриганов из Западного Берлина. Я могла бы сразу оборвать разговор, но он просил назначить время, когда я смогу его принять.
