Костя предупредил меня, что Вьюн, то есть Хасан Шерафутдинов, и его хлопцы будут наблюдать за Угрюмым от начала и до конца и появятся лишь в том случае, если Костя подаст команду.

В нашем распоряжении еще имелось время. Мы облюбовали места для засады – в кустах жасмина, за стволами кленов, закурили и стали болтать о всякой всячине. Разговор сам по себе перескочил на Угрюмого.

– И такой гад, – сказал Трофим Герасимович, – был младенцем и сосал грудь матери. Скажи пожалуйста! Но здоровяк. Видать, на хороших харчах сидит. Справный мужик. С таким гляди в оба, спуску не даст.

– Посмотрим, что он скажет, – проговорил Костя.

– А куда ему деваться? Уж больно сильно наследил, – заметил Трофим Герасимович.

На меня нашло какое-то возбужденно-веселое, игривое настроение. Я верил в успех затеянного предприятия. Мне всегда нравились такие столкновения лоб в лоб. Я рассказал несколько анекдотов, рассмешил своих друзей. Хотел рассказать давнюю историю о том, как однажды, сидя в засаде, заснул. Но тут закуковала кукушка: 'ку-ку, ку-ку'. Четыре раза. Перерыв. Опять четыре раза, опять перерыв и еще четыре. Вьюн подавал условный сигнал.

– Гаси цигарки! – предупредил Костя.

Мы затоптали окурки и разошлись по своим местам.

Угрюмый появился минуты через три после сигнала. Он шел неторопливой походкой. Выйдя на поляну, поднес к глазам часы и, замурлыкав себе под нос какую-то песенку, стал прохаживаться вокруг могилы.

Я раздвинул кусты и почти без шума вышел на поляну. Но Угрюмый обладал отличным слухом. Он мгновенно обернулся, скрестил руки на груди, но не произнес ни слова.

– Добрый вечер, – сказал я.

– Кому добрый, а кому и нет, – не особенно дружелюбно ответил Угрюмый, всматриваясь в Мое лицо.

– Вы Лизунов?

– Вполне возможно. Разубеждать не собираюсь. – В его голосе мне почудился сдерживаемый смех.

– Что вы здесь собираетесь делать?

– А вам зачем знать?

– Простое любопытство.

– Удивительно, я тоже любопытен: как, например, вы сюда попали?

– Заглянул на вас посмотреть.

– Вот оно что, – протянул Угрюмый с уже нескрываемой усмешкой. – А я пришел проведать могилу бабушки.

Он, подлец, балагурил. Балагурил с жестким спокойствием, не ведая того, что его ожидает.

У меня тоже не было оснований нервничать, и я отвечал ему в тон:

– Серьезно? Вы так любили свою бабушку?

– Представьте! У меня это в крови. Я воспитан на любви к покойникам.

Как ночь – меня тянет к ним.

– Приятно встретить человека, так дорожащего родственниками.

Я стоял, глубоко засунув руки в карманы. Это было мое преимущество.

Руки Угрюмого лежали на груди. Когда он сделал движение, я быстро предупредил его:

– Руки держите так! В карманы не надо. Мне кажется, что вы хотели что-то вынуть?

– Вполне согласен, что вам так кажется. Я могу вас послушаться, могу и нет. Но вы меня заинтриговали.

Он говорил спокойно, с легкой усмешечкой. И это была не бравада, я сразу понял. Это было нажитое годами, вытренированное и хладнокровное бесстрашие.

– Ну ладно, хватит, – сказал я. – Приступим к делу. Почему вы не пришли на явку?

– Вы что мелете? Какую явку?

– Не валяйте дурака, Угрюмый, – ответил я и назвал пароль.

– А память вам не изменяет? – продолжал он в том же духе.

– Нет, не изменяет.

– Ну ладно, – согласился он. – Вы, что ли, хотели меня видеть?

– Нет. Мы пойдем сейчас к тому, кто хочет вас видеть.

Нас разделяли два шага. Не больше. Эта гарантийная дистанция, как я предполагал, давала мне возможность в любую секунду выхватить из кармана пистолет. Его рукоятку я держал в руке. Но одно дело предполагать…

– Я к вашим услугам, – ответил он вполне серьезно.

Я хотел было позвать Трофима Герасимовича и Костю, но не успел. Все это заняло мгновение. Угрюмый