— Мы проводили вместе много часов, — ответил Томми.

Я думал, Элиот заявит протест, что наш диалог со свидетелем подразумевает, будто его клиент совершил и другие преступления. Я поднялся и зашел за спину Элиота. Тот не обратил на меня внимания. Бастер Хармони от напряжения приоткрыл рот.

Я встал за Остином Пейли. Он не повернулся ко мне. Я даже не мог угадать по его осанке его внутреннее состояние.

— Забудь о телевизоре, Томми, — громко произнес я. — Теперь посмотри сюда. Вспомни эти встречи, особенно первый раз у бассейна. Этот мужчина был с тобой в тот день?

Томми послушно уставился на него. Он выглядел грустным, подавленным, настоящая жертва обманутого доверия.

— Да, — сказал он.

— Этот человек засунул свой пенис тебе в рот?

— Протестую, — выкрикнул Элиот, — этот вопрос уже прозвучал и получен ответ. Окружной прокурор хочет произвести эффект.

Не думаю, что кто-то к нему прислушался. Мне удалось произвести нужное впечатление. Томми замкнулся. На его глаза навернулись слезы.

— Протест принят, — сказал судья.

— Ты не ошибаешься? — спросил я.

Он замотал головой. По его щеке покатилась слеза. Элиот стоял рядом со мной. В нем не чувствовалась враждебность, напротив, мы ощущали взаимопонимание.

— Я передаю свидетеля защите, — сказал я.

Томми, стоя на свидетельском месте, поднес руку к губам. Он больше не смотрел на Остина. Он пытался совладать с собой, но не мог. Его слезы были тихими и непоказными, он вызывал жгучее сострадание. Элиот взглянул на него и понял, что дальнейшие расспросы только повредят защите.

— У меня нет вопросов, — сказал он.

Я прошел к свидетельскому месту, чтобы помочь Томми уйти.

— Не беспокойся, — мягко сказал я и обнял его. Он не поднимал головы, пока я вел его к проходу. — Ты держался молодцом.

— Мы сохраняем за собой право повторно вызвать свидетеля, — сказал Элиот.

Кэрен Ривера ждала в проходе, чтобы забрать у меня Томми. Она нахмурилась, прежде чем вывести Томми из зала. Миссис Олгрен пробиралась среди зрителей, чтобы присоединиться к сыну. Мистер Олгрен остался на месте, наблюдая за мной.

— Вызовите следующего свидетеля, — произнес судья Хернандес.

Я не стал торопиться, занял свое место и наклонился к Бекки.

— Нам кто-нибудь сейчас нужен? — спросил я тихо.

— Нам нужен каждый, кого можно использовать, — ответила она.

— Да, ты права. — С начала судебного заседания это был наш первый разговор с Бекки. Казалось, прошли дни. Она посмотрела на меня со всей серьезностью, стараясь помочь советом, без ободряющей или интимной улыбки. Я кивнул и поднялся. Судья Хернандес посмотрел на меня так, будто я был неуклюжим официантом, который медлит с заказом.

Я сказал:

— Обвинение вызывает…

И замолчал. Я посмотрел на Элиота, который сидел слева от меня. Он наклонился в другую сторону, чтобы посоветоваться со своим клиентом и помощником, но, когда я замолк, взглянул на меня. Я внезапно испугался, что допускаю ошибку. Моя работа в основном была завершена, осталось только кое-что отшлифовать. Но любое дополнение давало Элиоту возможность уязвить меня. Я собирался придержать этого свидетеля до конца процесса. Вместо этого изменил планы, что было явной оплошностью.

— Кого? — иронично переспросил судья.

Но Бекки дала согласие, она наблюдала за процессом со стороны, менее эмоционально, чем я. Она считала, что сейчас нашему делу нужна была поддержка.

— Доктора Дженет Маклэрен, — закончил я.

Судья Хернандес кивнул одному из охранников, который направился в комнату, где ждали свидетели. Я остановил его.

— Доктор Маклэрен пока отсутствует, — сказал я судье. — Нам понадобится несколько минут, чтобы вызвать ее из офиса.

Он нахмурился.

— Разве вы не знали, что ее показания понадобятся? — громко спросил он.

— Ваша честь, доктору пришлось бы весь день прождать, и мне неудобно было просить ее об этом. Мы просим несколько минут.

Судье не понравилось мое объяснение. Он взглянул на свои большие золотые часы на запястье.

— Даю вам пятнадцать минут, — решил он. — Возобновим заседание в четверть пятого. Ровно. Сержант, проследите за тем, чтобы присяжные оказали необходимые услуги.

Он не мог лишить их своего покровительства.

То были будущие избиратели.

Я был в шоке. Подходил к концу первый день судебного процесса, а мы собирались вызвать последнего свидетеля. Я не мог поверить, что все так быстро прошло.

— Я пойду позвоню в офис, — сказала Бекки и удалилась.

Я сидел в одиночестве за столом обвинения, и мне ничего не оставалось делать, только волноваться. Мне ужасно хотелось обратиться к Элиоту и обсудить ход заседания. В таком поступке не было ничего странного. Прокуроры и адвокаты зачастую общаются во время перерывов, более заинтересованные в мнении оппонента, чем непрофессионала вроде подзащитного или члена суда присяжных. Но, когда я повернулся к Элиоту, он что-то увлеченно обсуждал с Остином и Бастером. Бастер оживленно витийствовал. Я уловил несколько злых замечаний.

— …Ударь его сильнее…

Не знаю, что ответил Элиот.

Была среда, тридцатое октября. Во вторник, через шесть дней, должны были состояться выборы. Трех дней должно хватить, чтобы завершить процесс. К концу недели я буду знать, есть ли у меня перспективы. Скорее всего, я удостоверюсь, что их нет. Проигрыш процесса означал поражение на выборах. Две стороны одной медали. Я был уверен, что, если Остина освободят, он настолько уверится в своем могуществе, что никогда больше не сможет взять себя в руки.

Я взглянул на него. Он смотрел в мою сторону, склонив голову к Элиоту, кивая в знак согласия. Наконец Остин заговорил доверительным приглушенным голосом, но он смотрел не на адвокатов, а на меня. В глазах Остина мелькнуло знакомое выражение, могу поклясться, что он скривил губы в усмешке. Такой взгляд он бросал на меня раньше сотни раз. Теперь он, похоже, говорил: «Я не стою такого беспокойства».

Я был охвачен тяжкими мыслями. Мне придется уничтожить тебя, Остин, мой старый друг. Если я проиграю суд и потеряю прокурорское место, как я смогу уйти в отставку, помня, что Остин не обезврежен, что никто не предъявит ему счет? Как я смогу спать ночью, зная, что он свободен и строит новые планы, расставляет капканы, может, с очаровательной улыбкой кладет руку на плечо ребенка.

Я с усилием стряхнул с себя этот кошмар. Остин отвернулся, мне показалось, что я заметил удовлетворенную улыбку на его лице, как будто он не сомневался в моих мыслях, ибо сам с вожделением воображал то же самое.

Я искал в его лице черты того маленького мальчика, которого изнасиловал собственный отец. Элиот, должно быть, был прозорливее. Он бы не взялся защищать Остина в суде, если бы не считал его жертвой. Но я видел лишь уловку человека, который играл на вине Элиота, чтобы уйти от наказания. Я видел только злодея. Странно, что я прозрел поздно. Это было так очевидно.

— Жаль, что мы не можем заложить в твои показания мину, — если только ты чего-то недоговариваешь, например, что случайно наткнулась на следы сексуального контакта Томми и Остина?

Дженет Маклэрен покачала головой.