Он был лет на пять моложе меня, но, как и его клиент, не тянул на свой возраст. Он мог сойти за старшего брата Девиса, более удачливого, уверенного в себе, которому не впервой выручать родственника, из беды.

Они подошли ко мне, и я взял подозреваемого за руки.

— Мистер Девис, вы арестованы, — сказал я, решив не добавлять «именем закона». Я помедлил, чтобы нас успели сфотографировать, попутно объясняя свои дальнейшие действия. Девис понимающе кивал головой. Я старался выглядеть суровым.

Наконец я передал Девиса помощникам шерифа, которые без бутафории принялись за свое дело и увели его подальше от публики. Крис Девис в своей светлой одежде выделялся среди мужчин в темных костюмах.

Я остался, чтобы ответить еще на несколько вопросов, уверенный, что мне представится возможность произнести яркую речь. Когда прозвучал подходящий вопрос, я заявил:

— Никакой связи между мистером Девисом и мной нет. Единственное, о чем мы договаривались, что он сдастся мне, а не полиции. Теперь дело примет обычный оборот. Вне зависимости от того, стану ли я выдвигать обвинение, пристрастий не будет. Как и во всех делах. Я польщен верой в мою честность, о которой упоминали мистер Девис и его адвокат, но надеюсь, у них нет сомнений в том, что моя обязанность — предъявлять обвинение таким, как заслуживает этот подозреваемый. Отвратительные преступления ввергли город в панику, которую можно понять. Мой долг — пресечь подобное. Я не буду делать скидок мистеру Девису.

Я добился ожидаемого эффекта и, проигнорировав другие вопросы, направился в свой кабинет. Остин Пейли последовал за мной. Мы обменялись рукопожатием и поспешили в мой офис. Напряжение оставило нас, и мы расхохотались.

— Черт возьми, Марк, ты же был готов пойти на сделку, разве нет? Два года условного заключения без конфискации? — предложил он.

— Извини, Остин, — подыграл я ему, — я соврал, чтобы заманить тебя сюда. Ты ведь не против?

Мы не затрагивали сути дела, не обсуждали детали. Просто поболтали за коктейлем о том о сем, посетовали, что давно не виделись, порасспросили друг друга о делах, поговорили об общем друге Элиоте. Спустя какое-то время Остин насупился, как будто испытывал неудобство от необходимости вернуться к причине своего сегодняшнего пребывания здесь, и сказал:

— Ну, пойду разыщу своего клиента. Где твой парни держат его?

— В камере пыток, выбивают признание.

— Несомненно, это очистит его душу, — ответил Остин, снова пожал мне руку, таинственно подмигнув. — Скоро поговорим.

После долгого ожидания сама процедура оказалась быстротечной. Часы напоминали о времени ленча, а я так и не приступил к текущим делам. Мне предстояло поработать перед избирательной кампанией, чтобы восполнить упущенное, я провел за рабочим столом остаток дня до шестичасовых новостей. Я включил телевизор и пережил все заново. Я выглядел очень внушительно на экране. Не было и намека на неловкость ситуации. «Это мне на руку», — подумал я. По всему городу воры, должно быть лицезрея мое суровое лицо, побросали отмычки и раскаялись в своем поведении. Сентиментальные обыватели, несомненно, с облегчением вздохнули: «Слава Богу, есть человек, который нас защитит».

В сутолоке задержания я не задумывался о подлости, учиненной Крисом Девисом, об испытаниях, выпавших на долю малышей Билли, Луизы и Кевина, пока некоторое время спустя не увидел себя на экране. Я с трудом убедил себя, что испуганный Девис и был тем самым злодеем, который будоражил воображение людей. Он сам походил на жертву.

По понедельникам здание оживает. Я чувствую это даже у себя в кабинете. Это трудный день для обеих ветвей судопроизводства: прокуроры составляют обвинения, спорят с адвокатами, те в свою очередь носятся по залам суда, стараясь поспеть повсюду, не уверенные, что объявятся позже.

Мое утро более упорядоченное. Время расписано по минутам. Я встречаюсь с членами окружной комиссии и выпрашиваю деньги. Обсуждаю с подчиненными текущие дела. Общественные деятели просят меня приложить все усилия или, наоборот, сбавить обороты. Я редко имею дело с удовлетворенными людьми.

Я обрадовался незапланированному визиту Остина Пейли. Он был из тех людей, которые могут забежать в кабинет окружного прокурора без предварительной договоренности, а просто по прихоти. Из-за него мне пришлось отложить важную встречу.

Он выглядел чужаком в этих стенах. Остин редко появлялся в криминальном суде, хотя раньше он был здесь частым гостем. Но за последние восемь или десять лет он отошел от конкретных дел и поднялся по корпоративной лестнице на ту ступень, где юристы имеют с залом суда столь же мало общего, как и любой законопослушный гражданин. Но Остин не исчез из виду. Он общался с судьями, иногда сам помогал важному клиенту выпутаться из сетей обвинения.

— Как ты вляпался в это дело, Остин? — спросил я вместо дружеского приветствия.

Он закатил глаза.

— Дружба, — лениво ответил он. — Крис думал… Ну можешь себе представить. Ему казалось, что его преследуют. Он захотел покончить с этой историей.

— Понимаю, — мягко сказал я, сделав вид, что я не понял его намек обсудить сложившуюся ситуацию.

— Одна из причин, по которой я решил арестовать его публично, — продолжал Остин с позиции человека, который самолично все это организовал, — состоит в том, чтобы показать людям, насколько он безвреден. Ты же видел, Марк, он был как одурманенный. Он действительно мальчик. — Он состроил кислую мину. — В этом его проблема. Он чувствует себя с детьми на равных.

Я потянул на себя ящик стола, чтобы напомнить ему, где он находится.

— У меня здесь письма, Остин. — Я бросил на стол одно из них. — Их авторы убеждены, что люди спят спокойнее, когда похититель детей находится за решеткой. Они взывают ко мне с просьбой запрятать его подальше сроком на тысячелетие.

Я утрировал ситуацию, но такому ушлому дипломату, как Остин, не требовалось разъяснений. Он мельком взглянул на письма и скривился.

— Что ж, тебе и дальше предстоит получать такие отзывы. Но ты не смеешь следовать им. Имей в виду, тебе не удастся добиться большого срока.

— За сексуальное насилие над детьми с отягчающими обстоятельствами? Не добьюсь?

Остин лениво обвел взглядом мой кабинет. Несколько минут он изучал меня. Затем улыбнулся, будто я пошутил.

— Самое большее — ты сможешь предъявить обвинение в непристойном поведении. Тебе не доказать насилия. Наверняка ты уже успел поговорить с детьми.

— Да, я читал их показания.

— Обвиняемый сознался?

Я читал его заявление. Признание Девиса было составлено грамотно, четко сформулировано и уличало в преступлении.

— Да. Эти показания восстановят против него присяжных.

— А, присяжных, — небрежно бросил Остин, и мы оба рассмеялись.

— Ему требуется лечение, — продолжал Остин. — Десять лет условно будет гораздо более эффективным средством устрашения, чем любое тюремное заключение. Это его обезвредит.

Я покачал головой.

— Я не могу этого сделать, Остин. Никакого условного освобождения.

Он понял. И у него хватило ума не заставлять меня раскрывать свои резоны. Остин помахал рукой, как будто мы уже обсудили интересовавшую его тему. К тому же мы говорили всего лишь о