— Ты как-то не так себя вел? Твои мама и папа беспокоились за тебя?

— Протестую, — сказал я, наконец найдя причину. — Он не может свидетельствовать о том, что было у кого-то на уме.

Элиот также вскочил.

— Он наверняка знал, беспокоились ли его родители о нем, ваша честь.

— Поставьте вопрос соответствующим образом, — бесстрастно отозвался судья.

— Томми. — Элиот начал наступление. В его голосе появилась строгость. Он нахмурился и подался в сторону Томми, пытаясь сосредоточиться на вопросе. — Когда ты рассказал родителям, что случилось, они забеспокоились? Они казались взволнованными тем, как ты себя вел?

Томми опустил глаза, припоминая, когда родители в последний раз проявляли о нем заботу.

— Нет, — ответил он.

— Что произошло, какое событие заставило тебя рассказать им? Они говорили с тобой?

— Нет. Мы смотрели телевизор.

— Телевизор. А что вы смотрели?

«Делай ход. Скажи, Томми». Элиот читал письменное заявление Томми, он знал, что мальчик узнал Остина во время показа вечерних новостей. Я надеялся, что Элиот спросит его об этом, потому что ему это было на руку. Элиот должен был уцепиться за это. И если бы он сделал это, Томми мог рассказать о том, чего не было в его письменном свидетельстве.

— Новости, — сказал Томми. — Я увидел его, увидел Остина по телевизору. Там говорили, что были похищены другие дети. Я понял, что он и с другими обошелся так же, — заключил Томми.

«Молодец парень». Я не мог представить доказательства других преступлений Остина, но если Элиот случайно сам выдал эту информацию, что ж, это уже нельзя было исправить, правда?

Когда я повернулся к нему, Элиот смотрел на Томми, не показывая, что допустил промах.

— Но Остина не обвиняли во всех этих преступлениях, правда, Томми? Он представлял интересы обвиняемого. Так ведь сказали по телевизору?

— Наверное. Я не знал, что именно он сделал это с другими детьми, — сказал Томми не сбиваясь с курса.

Я заволновался, потому что Томми внутренне изменился. Он перестал казаться маленьким испуганным мальчиком, он вновь походил на мужчину в миниатюре. Он даже бросил на Остина взгляд, когда упомянули о других детях, который говорил об очень взрослом чувстве ревности и обиды за измену. Возможно, эмоции детей и взрослых не слишком разнятся. Кто может определить силу переживаний ребенка. Важно, что Томми больше не выглядел малолетним. Элиот молчал какое-то время, дав присяжным заметить выражение лица Томми, прежде чем задать следующий вопрос.

— То, что ты сказал родителям — поправь меня, если я произнесу неправильно, — звучало так: «Меня тоже. Он изнасиловал и меня». Ты так сказал, Томми?

— Да. — Томми не видел в этом ничего особенного.

— И что сделали твои родители? — спросил Элиот. — Они вызвали полицию, отвели тебя к врачу?

— Нет. Не…

— Нет? — Элиот уставился на него. — Они на следующий день отвезли тебя к окружному прокурору?

— Нет, — пытался объяснить Томми. — Не сразу.

— И что же они сделали?

— Поговорили со мной, — сказал Томми.

— Как же тебе удалось увидеться с врачом, полицией и прокурором?

— Я рассказал об этом школьному учителю.

— Учителю. В августе, — сказал Элиот.

— И медсестре, — добавил Томми, кивая.

— Медсестре. Ты с ней часто разговаривал?

— Думаю, мы виделись в третьем классе, — сказал Томми, — когда у меня болел живот и меня отправили домой.

Элиот кивнул в знак одобрения. Я точно видел, куда он хотел его завлечь. Думаю, все остальные тоже догадались.

— У меня нет больше вопросов, — сказал Элиот.

Это меня поразило. Я ожидал, что Элиот поставит под сомнение опознание Остина, что бы заставило меня расширить круг вопросов и показать присяжным, как долго Томми и Остин были знакомы друг с другом, установить, что Томми твердо уверен в личности обвиняемого. Элиот не дал мне такой возможности. Я даже не был уверен в том, что мне удастся раскрыть дальнейшие сексуальные контакты Остина и Томми. Их расценят как не относящиеся к делу, не пересекающиеся с тем эпизодом, который разбирался на этом процессе.

Я чувствовал интерес Элиота, когда свидетель опять перешел в мои руки.

— Томми, — неторопливо произнес я, — почему ты рассказал родителям о том, что этот мужчина изнасиловал тебя?

— Потому что я узнал, что он делал это и с другими детьми, — убежденно ответил Томми. — И я подумал…

— Протестую, — сказал Элиот, тут же встав. — Это заурядная спекуляция в пользу свидетеля, ни на чем не основанная. Таким образом, акцентируется наличие других преступлений, что предубеждает судей против подзащитного и полностью недоказуемо.

— Ваша честь, защита сама спрашивала о мотиве свидетеля для его признания. Отсюда вопрос…

— Мотив? — переспросил Элиот, вытянув руку. — Все, что я хотел узнать, когда было сделано признание. Какое это имеет…

— Протестую, — вмешался я. — Вопросы сейчас задает обвинение.

— Оставьте пререкания, — отрезал судья Хернандес. — Протест принят. Леди и джентльмены, — добавил он в адрес присяжных, — не принимайте во внимание последний ответ. Как сказал адвокат, для этого нет оснований. В этом деле предъявлено только одно обвинение.

Я покачал головой и сел, менее расстроенный, чем хотел казаться. Я надеялся, присяжные понимали: если у них были вопросы насчет мотива Томми, они не могли получить ответа не по моей вине. Это адвокат старался пресечь любое упоминание о других жертвах. Присяжные не смогут этого забыть.

— Томми, — продолжил я. — Это была последняя ветрена с Остином Пейли, когда он отвез тебя в дом с бассейном?

Томми покачал головой.

— Он вернулся в пустой дом?

— Да, — тихо сказал Томми. Он стушевался из-за перепалки, которую мы с Элиотом затеяли по поводу его показаний. Мне был на руку этот эффект. Он снова выглядел маленьким и испуганным. Я не хотел упускать момент.

— Обвиняемый вернулся, чтобы встретиться с тобой?

Элиот был начеку. Я чувствовал, как он насторожился. Я старался вопросами поддерживать Элиота в этом состоянии, готового вскочить на ноги, но не находящего оснований для протеста.

— Да, — сказал Томми.

— Несколько раз?

Он кивнул.

— Пожалуйста, отвечай вслух, Томми. Он приезжал несколько раз после того дня, когда вы проводили время в бассейне?

— Да.

— Дважды, трижды?

— Больше, — сказал Томми. — Гораздо больше.

— Назови цифру, Томми. С того дня у бассейна и до того дня, когда ты увидел Остина по телевизору и сказал: «Это он», сколько раз ты встречался с ним? Ты виделся с ним несколько минут?