окровавленными боками. Выносливый пегий тоже был в плачевном состоянии, но все еще сохранял остатки сил, если не в теле, то по крайней мере в своем мужественном сердце. На нем одном Пузан и начал свой последний матч, от исхода которого зависело, кто в эту ночь победит, Хэйман или Джексон.

Укрывшись под козырьком над входом в магазин, Джексон и Хэйман стояли рядом, бок о бок. Слева от них, на веранде отеля, горела большая керосиновая лампа, отбрасывая сильный свет, который время от времени вдруг начинал пульсировать. Эти внезапные частые вспышки могли бы заставить затрепетать самые крепкие нервы.

Напротив них красовался фасад банка — широкий и низкий, как лицо тупицы, но окна из небьющегося стекла были большими, и через них даже с другой стороны улицы можно было хорошо разглядеть внутреннее помещение, вплоть до блестящих решеток, которые ограждали кабинки кассиров.

Пока Джексон и Хэйман держались от банка поодаль, не решаясь подойти ближе. Они свернули по цигарке и спокойно покуривали. Остальные же участники операции тем временем по одному пробирались на заранее определенные позиции вблизи от банка.

Док выглядел довольным и говорил сочным низким голосом, в котором на этот раз отсутствовали хриплые повелительные нотки. Лишь иногда срывался на грозный рык, который вибрировал в гортани, как отдаленный раскат грома, однако по большей части звучал нежно, словно Хэйман разговаривал с девушкой. Казалось, он даже улыбался в темноте и делал все, чтобы Джексон был о нем наилучшего мнения. Но Джесси почти не поддерживал разговора, отделываясь немногословными фразами да изредка вставляя слово-другое. Навалившись на стойку арки, он пристально вглядывался в фасад банка.

— О чем это ты так усиленно думаешь, а, партнер? — поинтересовался Хэйман.

— О Джексоне, — последовал ответ.

— Фу! — прорычал главарь. — Предпочел бы почувствовать толчок дулом пушки между ребер, нежели услышать это имя. Какой дьявол угораздил тебя вспомнить о Джексоне?

— Не дает покоя мысль, почему ты так люто его ненавидишь?

— Да потому, что Джексон ненавидит меня ничуть не меньше. Ну что, чем тебе это не причина? — туманно ответил док.

— Ты что, и впрямь ждешь, что я поверю в такую чушь? — спросил Джесси. — Он же тебя никогда в глаза не видел!

— Я поведаю тебе одну историю, — заявил Хэйман. — Когда-то я знал замечательного парня по имени Рамон Стивене, наполовину мексиканца, наполовину американца. Он был красавец. Косая сажень в плечах, не юноша, а чистое золото. Он всю душу вкладывал в работу. Если мне надо было кого-то убрать с дороги, стоило только шепнуть Рамону, и я знал, что он в лепешку разобьется, но выполнит мой приказ. Мало того, Стивене свободно владел левой рукой точно так же, как правой. Мог метнуть тяжелый нож в цель с десяти, даже с пятнадцати ярдов. Стрелок тоже был классный. Да еще знал не менее двадцати способов, как с помощью яда устранить человека, не вызвав никаких подозрений, что тот был отравлен.

Ну так вот, как-то Рамон шел по следу одного типа, который дважды пытался перейти мне дорогу. Из-за него я потерял в банде много людей. Я натравил на него Рамона. Этот тип заслуживал смерти. Никто еще не заслуживал ее в большей степени, чем он. Я наказал Рамону продлить его агонию, сделав ее медленной пыткой. Я хотел, чтобы эта шавка Оскар Паул в полной мере ощутил вкус смерти еще до того, как его настигнет заслуженная кара. Чтобы, раз увидев за своей спиной Рамона, эта сволочь уже не сомневалась насчет того, какая участь ему уготована.

И вот что получилось. Рамон хорошенько засветился перед Оскаром, а затем начал на него охоту. Целый месяц шел за ним по пятам, не давая тому ни секунды покоя. Паул чуть не сошел с ума, чему я ничуть не удивляюсь. Он боялся сделать без оглядки даже три шага. Ему стал чудиться свист ножа в воздухе и то, как этот нож вонзается между его лопаток. Он боялся есть из-за страха, что Рамон подрядил кого-то добавить в его пищу яд.

Оскар довел себя до того, что превратился в живую тень. Попытался даже обеспечить себе защиту полиции. И что же? Рамон проскользнул сквозь полицейский кордон и нагрянул к нему прямо в номер в отеле в Сан-Антонио. Паул так перепугался, что выскочил в окно и наверняка сломал бы себе шею, если бы не угодил на стог сена. В общем, Паул вновь пустился в бега и до того добегался, что превратился в ходячую развалину. И вот когда Рамон уже собирался отполировать его до блеска, Оскару вдруг повезло — он наткнулся на Джексона. На этого пса Джексона! — Голос Хэймана изменился. В нем зарокотали громовые нотки, выдавая его едва одержимую ярость.

Но Джексон был далек от того, чтобы улыбнуться в темноте с чувством удовлетворения. У него холодок пробежал по коже.

Между тем док продолжал:

— И тут все перевернулось с ног на голову. Этот Джексон как призрак возник перед Стивенсоном. Он выбил пулей оружие из руки Рамона, но не пожелал, видите ли, прикончить его на месте. Вместо этого заставил парня петлять кругами по холмам. Так продолжалось три дня и три ночи. Все это время Стивене ни на секунду не мог остановиться ни для передышки, ни для еды. Джексон пристрелил его лошадь — Рамон вынужден был кружить, подгоняемый преследователем, на своих двоих, падая от усталости, умирая от жажды.

Наконец Стивенса подобрал Том Фостер, который даже его не узнал. Рамон был похож на привидение. Том доставил его в лагерь, и я увидел, что от прежнего золотого парня ничего не осталось. Его душа умерла. Я малость откормил его и отправил на Юг через границу. У него нервы стали как у десятилетней девочки, если не хуже. Несколькими месяцами позже какой-то негр избил его до смерти, а у Рамона не хватило духу даже выхватить оружие. Вот что сделал с ним Джексон!

Тот, о ком шла речь, и впрямь опечалился, узнав о дальнейшей судьбе Стивенса. Джексон потупил голову.

— Невеселая история, — произнес он еле слышно.

Но Джесси думал не о Рамоне Стивенсе — профессиональном убийце, а об Оскаре Пауле, молодом глупце романтике, обманувшемся в своих ожиданиях, которого чуть не загнал насмерть верный пес Хэймана. Он вспомнил лицо Паула, живо представил, как этот рослый швед сидел у огня и закрывал лицо руками, плакал, стыдясь своих слез. Не менее ясно вспомнил и ту холодную справедливую ярость, которая им двигала, когда он пустился по следу Стивенсона, чтобы подвергнуть того тем же мукам, которые уже испытала его жертва — бедняга Оскар. Теперь Джесси сожалел только об одном, что позволил Рамону — пусть даже он был хладнокровным убийцей — дальше влачить жалкое существование полуидиота и погибнуть от жестоких побоев какой-то скотины в образе человека.

— Я никогда не забуду лицо Стивенса, когда его доставили в лагерь, — продолжал между тем Хэйман. — Все, что он мог, — это твердить без конца, днем и ночью, одно только имя — Джексон. Он выкрикивал его со стоном во сне и доводил этим ребят до сумасшествия. Мне пришлось изолировать Рамона, самому за ним ухаживать, но полностью привести его в порядок мне так и не удалось. Его рука была раздроблена. Но не это мучило его. Душа и гордость Стивенса были разбиты в пух и прах. Такие глубокие раны я лечить бессилен. Вот тебе истинная причина моей ненависти к Джексону, Манхэттенец, — закончил Хэйман рассказ ровным голосом. Только вибрирующие в нем гневные нотки стали слышнее. От них по телу Джесси прошла дрожь.

Однако, судя по тому, как док принялся нервно что-то нащупывать в кармане своего жилета, воспоминания его сильно взвинтили. Потом он что-то извлек наружу, зажав между пальцами, но ястребиные глаза Джексона успели увидеть, как слабый одинокий луч света тусклым отблеском отразился на чем-то красном, похожем на каплю крови. Это походило на вспыхнувшую искорку.

«Рубин чистой воды!» — успел подумать Джесси.

— Ну а теперь скажи, кого бы ты захотел взять себе в помощники, Манхэттенец? — спросил Хэйман. — Тебе же понадобится помощник, как я полагаю?

— Мог бы, пожалуй, использовать хорошего парня… надежного человека, — небрежно ответил Джексон.

— Конечно, кто тебе мешает? — отозвался док. — Любой из наших, кто сейчас здесь с нами, надежен как скала. Все, кроме Такера. Он новичок. Я прихватил его на это дело с единственной целью — немного обкатать и дать ему приобрести некоторый опыт. Это все. Любого другого можешь брать смело.