– Ротьвитти! – говорит щуплый человек в штатском, весело поднимаясь из-за стола, на котором уже стоят четыре стакана и бутылка. В руке у Петворта оказывается полный стакан прозрачной жидкости.

– Снул! – восклицает крупный милиционер, поднимая стакан.

– Культури! – подхватывает человек в штатском, поднимая свой.

– Мюзика! – говорит милиционер, который привел Петворта, изображая, что играет на скрипке.

– Эксченжи! – говорит Петворт и выпивает свой стакан, после чего начинает ловить ртом воздух – местный персиковый коньяк это нечто незабываемое. Остальные смеются; возможно, слово непонятное или даже неприличное, но какая разница? Петворт в середине какого-то грандиозного мужского розыгрыша, к которому в данных обстоятельствах разумнее всего присоединиться. Четверо людей, двое вооруженные, двое нет, стоят посреди комнаты и раскатисто, по-мужски, гогочут – так смеялись взрослые в гостиной, когда Петворт был маленьким. Постепенно смех смолкает: через окно Петворт видит, как двое солдат ведут к черной машине западного бизнесмена с невскрываемым дипломатом.

– Просим иметь приятный визит, доктор Питвит, – говорит человек в штатском, вручая Петворту портфель. – Такие интересные книжки. Не давайте их никому из наших людей.

Крупный милиционер еще раз заключает Петворта в товарищеские объятия, второй милиционер берет вещи и ведет его из комнаты. Они проходят по коридору обратно в таможенный зал; полная энергичная дама поворачивается и провожает их взглядом до двери с табличкой «ОТВАТ». Еще один милиционер встает с табурета, открывает ее и пропускает их вперед. Провожатый Петворта ставит вещи на пол, легонько кланяется и проходит назад в дверь. Она закрывается, щелкает замок; табличка на этой стороне гласит «НОЙ ВА».

Петворт, весь взмокший, поворачивается. У ног его валяется багаж. Впереди длинное узкое помещение, до отказа забитое людьми, которые проталкиваются, наступая друг другу на ноги. Мужчины по большей части в коричневых двубортных костюмах, женщины полные и коренастые. Они держат цветы, размахивают платками, протискиваются к двери с надписью «НОЙ ВА». Из сумятицы возникают лица, чтобы тут же пропасть снова. Дальше грязные окна, в которые светит вечернее солнце; еще милиционеры прохаживаются перед зданием, глядя, как люди с цветами и чемоданами садятся в оранжевые такси или терпеливо дожидаются на остановке, пока старенькие толстощекие автобусы откроют двери. А еще дальше, за суетой, видны широкие, неразгороженные поля, деревья, бревенчатые домики и золотая луковка. Где-то за луковкой должен быть город, со своими жизнями и реальностями, кладбищами и соборами, министерствами и музеями, гостиницами и барами, обычаями и разговорами.

Петворт здесь, по эту сторону, прибыл с культурным визитом в практичных ботинках на плоской подошве.

Так вот, доктор Петворт, чье прибытие в Слаку мы только что наблюдали, вообще-то бывалый путешественник по культурному обмену. Сейчас, в конце лета 1981 года, он стоит в аэропорту города Слака, хотя мог бы оказаться в любом другом месте. Год за годом он проходил, перекинув через руку плащ, неся в другой чемодан, через лабиринты аэропортов с самыми разными названиями – Мадрид или Хельсинки, Тунис или Тегеран, однако везде были одни и те же подрагивающие табло, то же море лиц, те же невразумительные разноязыкие объявления, везде он останавливался и ставил багаж на пол в твердом убеждении, что его заметят. Он – малоинтересная личность, не персонаж в историческом мировом смысле, человек, которого не видят официанты, а бармены обслуживают в последнюю очередь, и тем не менее уверен, что кто-то выступит из толпы, протягивая руку, и поведет его на автостоянку, включит в привычный сюжет, такой же знакомый, как оставленный без сожалений Домашний мирок. Петворт точно знает, что кто-то доставит его в гостиницу на одной из центральных городских улиц, сдаст на попечение коридорному, подождет, пока он помоется, побреется и сменит подштанники, а потом отвезет в один из лучших районов города, в квартиру с хорошим видом из окна, где будет горничная с напитками на подносе, хозяин в чем-то строгом, хозяйка в чем-то этническом, а по комнатам расхаживают профессора, беседуя о Т.С. Элиоте, профессора, которые пустятся в воспоминания о своих студенческих днях в Оксфорде, станут отвечать ему Лаканом на Дерриду, Бартом на Соссюра и обсуждать несколько его изданных книг так, будто прочли их давно и вдумчиво, а не пролистали наспех пару часов назад.

Всего этого Петворт ждет, выходя из таможенного лабиринта, потому что он человек со знаком. На ручке его портфеля болтается бордово-малиновая бирка Британского Совета, организации, призванной сближать ученых по всему миру. Между ним и Советом существует договоренность. У представителей Совета есть свои обязанности: встречать и сопровождать, возить и селить, покупать билеты и передавать ответы, заказывать столы и сглаживать углы, поить и кормить, забирать и отправлять. Обязанности Петворта – пребывать, жать руки, есть, пить, говорить, слушать и, наконец, отбывать в следующее место, чтобы цикл повторился заново. Эта простая система всегда работала исправно; всякий раз представителю Совета удавалось отыскать вполне сносный отель и забронировать номер на имя Петворта или похожее. Нередко в повестку дня включался какой-нибудь милый ресторанчик. В положенное время Петворта привозили в академическое здание, где лестницы пахнут хлоркой, угощали кофе или чем-нибудь покрепче, представляли кому-то, кто, в свою очередь, представлял его, потом вели по длинным коридорам мимо студенческих плакатов с приглашениями посетить выставку художников- экспрессионистов или протестами против действий правительства, своего либо чужого (студенческие плакаты одинаковы по всему миру), в большую аудиторию, где студенты (чьи лица, одежда и цвет кожи хоть и меняются от страны к стране, но не так сильно, как можно было бы предположить) сидят ровными рядами, смотрят на его галстук и по мере сил и желания слушают, как Петворт на сложном английском языке вещает о сложностях английского языка.

Подобно студентам, страны отличаются незначительно. В одних нельзя упоминать о Христе, в других – ни о ком другом, в одних перед зданиями университетов стоят статуи умерших ученых, а студенты ходят не поднимая глаз, в других перед университетами стоят танки и бронемашины, а студенты беспрерывно потрясают в воздухе кулаками. И всё же впечатление – поскольку это впечатление аудиторий, гостиниц, ресторанов и светских раутов – везде примерно одинаковое. Бывают запоминающиеся моменты: случай с пропавшим портфелем в Боготе, интрижка с девушкой Ириной в Братиславе (но то было в другой стране, и она уже защитила докторскую), обед из травы в Киото, из отравленных моллюсков – в Сингапуре, замечательное исполнение «Гамлета» в Танзании, африканских танцев – в Гамельне. Как и в самой жизни, рутина иногда нарушается разнообразием и неожиданностями. Одна из таких неожиданностей приключилась в Слаке. Петворт, красный, распаренный, ошалевший после таможни, стоит в аэропорту, прислонившись спинной к колонне, вокруг, у маленькой белой двери с надписью «НОЙ ВА» толкается и топчется по ногам безликая толпа – встречающие и принимающие. Плащ перекинут через руку, багаж на полу, к ручке портфеля привязана бордово-малиновая бирка Британского Совета, взгляд с надеждой скользит по залу. Однако Слака – столица бескомпромиссной соцстраны, входящей в СЭВ и Варшавский договор, здесь настороженно относятся к западным культурным организациям. Вот почему в Слаке нет представителя Британского Совета.