— Неужели же вы так и не согласитесь с нами? — Мисс д'Арси повторила эти слова уже раз в восьмой. Мэри продолжала подсчитывать их, но теперь, когда ей пришлось собственной репликой заполнить пустоту от повисшего в тишине вопроса, она не сумела удержать подсчеты в затуманенном мозгу.

— Вы очень добры, но нет, — ответила она неразборчиво, едва ворочая языком.

Миссис Мур сидела на жестком стуле с таким видом, будто позировала художнику, выпрямив спину и совершенно не мигая. Мисс д'Арси порхала с места на место по маленькой гостиной, точно только недавно пойманная и посаженная в клетку жизнерадостная пичужка. По сравнению с этой молодой леди Мэри чувствовала себя настоящим инвалидом, громоздкое, глубокое и чересчур мягкое кресло, в которое она опустилась по настоянию двух энергичных женщин, казалось ей совершенно неудобным.

— Перемены, — заметила миссис Мур уже в четвертый раз, — только пошли бы вам на пользу.

— Это очень любезно с вашей стороны, — начала Мэри, но так и не закончила предложение, пораженная неожиданно пришедшей в голову крамольной мыслью — а действительно ли это является любезностью с их стороны? И сквозь ее усталость — точно внезапно сверкнувший луч солнца, пробившийся в прореху облаков, — вдруг проступило пронизывающее и очень отчетливое понимание, что ими обеими, должно быть, просто движет женское любопытство. Конечно, постоянные визиты мисс д'Арси и ее подарки — одежда, книги, различные безделушки — выходили за рамки всего, что Мэри доводилось слышать об этой леди до сих пор. Создавалось впечатление, будто некая сила заставляла ее приезжать к Мэри, дабы обсудить единственную тему, которую ей все никак не удавалось забыть, — Хэтфилда; однако сама Мэри желала выбросить его из головы как можно быстрее и навсегда. Вызванные самыми лучшими намерениями, эти визиты мисс д'Арси все же приводили к совершенно противоположному результату. Что бы стала делать сама мисс д'Арси, если бы у нее под рукой не оказалось Мэри, с которой она могла поговорить на интересующие ее темы? С кем еще она могла бы столь обстоятельно, с такой иронией обсуждать человека, которого они по-прежнему называли Хоупом?

— Лондон, — промолвила миссис Мур всего лишь во второй раз, — смог бы поднять вам настроение. В нем так много достопримечательностей, приемы, театры… — Она взмахнула рукой, не в состоянии словами выразить всю притягательность и очарование этого списка, однако надеясь одним лишь жестом изобразить все возможности огромного города.

Он будет там, подумала Мэри, обязательно будет. Одна лишь мысль о том, что ей доведется оказаться в месте, которое когда-то посещал он, сама по себе была невыносима. Она чувствовала себя в безопасности только здесь, в Баттермире. Он никогда не посмеет вернуться. И, как она однажды бессонной ночью откровенно призналась самой себе, никогда больше не захочет возвращаться, ибо она предала его, обнародовав письма. Всему виной эти письма. Но стоило только памяти вернуться к ним, как все ее сознание пронзила боль, острая точно нож. Они потрясли ее, разбили ей сердце и душу.

— Я не могу покинуть моих родителей, — произнесла Мэри довольно уверенно.

— Без сомнения, — мисс д'Арси уже была готова к подобному возражению, — им почти нечем заняться здесь, в гостинице, в эти зимние месяцы. Никаких путешественников. К тому же мне сказали, вся скотина уже в загонах… ее ведь не придется пасти до самой весны.

— Они спокойны, только когда я рядом, — возразила Мэри.

— В самом деле, Амариллис. — Миссис Мур беспокоилась о том, как бы побыстрее вернуться, пока не начало темнеть: всего две недели назад женщина и двое малышей — какие-то бродяги — были обнаружены на вершине Винлаттерского перевала, всего в миле от того места, где они теперь сидели, насмерть замерзшими. — Я действительно думаю, что мы достаточно уговаривали дорогую Мэри. Насколько вы решительно настроены сделать ее своей компаньонкой, настолько она намерена остаться дома. И, — миссис Мур добавила, уже больше даже не пытаясь замаскировать облегчение, — я вполне понимаю ее решение. Присматривать за престарелыми родителями всегда было делом праведным. А теперь нам пора отправляться, моя дорогая. Снега еще выпало не слишком много, однако может начаться мороз, и мне вовсе не хочется застрять здесь, в Баттермире. — Эта удивительная мысль застала миссис Мур врасплох.

— Вот уж что бы мне понравилось, — воскликнула Амариллис, — спрятаться здесь ото всех, в этой долине, рядом с Мэри, вести беседы день за днем, и никто не сможет помешать нам… окруженным лишь снегами и льдом и непроходимыми горами!

Миссис Мур метнулась к двери в состоянии явного возбуждения.

— Амариллис, теперь я вынуждена велеть вам отправляться, и немедленно. — На сей раз лексикон ее мужа пришелся как нельзя более кстати и возымел действие: мисс д'Арси уступила.

— Мы вернемся, милая моя Мэри, еще раз до нашего отъезда. Мы приедем и уж тогда обязательно уговорим отправиться с нами.

— Если только с дорогами будет все в порядке, — вставила миссис Мур, теперь уже стоя у открытой двери, весьма недвусмысленно поторапливая с отъездом.

— До свидания, дорогая Мэри, и обязательно принимайте медовую микстуру.

— До свидания, Мэри… вы такая чувствительная особа.

— До свидания. До свидания.

Похоже, обе дамы нисколько не ожидали, что Мэри поднимется и отправится проводить их во двор, и девушка воспользовалась такой возможностью. Сначала ее матушка проводила их до дверей, а затем отец помог сесть в коляску, и пожилая пара вынуждена была стоять на морозе, пока карета с двумя леди не скрылась из виду.

Вошла Дэмсон, и Мэри, которая за последние несколько недель довольно сильно привязалась к этой славной кошечке, взяла ее к себе на колени и принялась поглаживать… Торф все еще горел в камине. Свет дня проникал в комнату сквозь два маленьких оконца. Снег заглушал звуки. Поговаривали, что в этом году зима будет суровая, если судить по поведению барсуков, кротов, белок… она приняла еще несколько капель опия и задремала.

Когда мать Мэри проводила мистера Фентона в гостиную, девушка уже спала. Мать было вздумала разбудить ее, однако бывший учитель предупреждающе вскинул руку, и миссис Робинсон пришлось оставить дочь в покое. Он отдал ей кое-какие распоряжения шепотом, и хозяйка дома принесла ему немного чая, а затем мистер Фентон уселся на стул поближе к камину, готовый ждать момента, когда Мэри пробудится. Он уже отдал все необходимые распоряжения, чтобы остаться в гостинице надолго, его лошадь успели разместить в теплой конюшне.

Он смотрел на Мэри в смятении. Она была сонной, бледной, с нездоровым цветом лица, свободно распущенные волосы ниспадали каскадами и были грязны; утратив свою неповторимую красоту и грацию, выделявшие ее среди всех сверстниц, она выглядела заурядной — нарочито заурядной — замарашкой. Оборка ее платья разошлась по шву на всю видимую длину. И вместо чувства острой жалости — а оно должно было появиться — мистер Фентон ощутил нечто сродни облегчению, оттого что он не несет ответственности за нее. Устыдившись собственных чувств, он постарался настроить себя на благожелательный лад и принялся пить чай у пылающего камина, получая от этого действия немалое удовольствие, которое ни в коей мере не пострадало от дурных мыслей.

Проснувшись, Мэри все никак не могла сфокусировать взгляд, и это должно было бы насторожить его, навести на мысли о ее новой привычке, однако ему куда удобней было прятаться за прежними своими представлениями о ее невинности и полном здравии.

— Мистер Фентон?

— Да, Мэри.

Она улыбнулась, криво, одной стороной губ, той судорожной и нервной улыбкой, которая привела его в полное замешательство.

— А, мистер Фентон, — повторила она, довольно резко обрезая слоги, как ему показалось, и оттого он почувствовал себя и вовсе неуютно.

— Как поживаешь, Мэри?

— Как поживаю?

Она испытующе посмотрела на него — теперь уж ни малейшей улыбки — тем долгим, пронизывающим взглядом, который вдруг заставил его почувствовать себя виноватым. У него неожиданно пересохло в горле.

— Вам обязательно надо спрашивать, как я поживаю? Разве вы не можете себе представить, каково