веревками, стояли у стены моей комнатки. Завтра в этот час они будут уже далеко на пути в Лондон, как и я (с соизволения Божьего)… то есть не я, а некая Джейн Рочестер, с которой я пока еще не была знакома. Оставалось только прибить карточки с адресом – вот они, четыре квадратика на комоде. Мистер Рочестер собственноручно написал на каждой адрес: «Миссис Рочестер, гостиница …, Лондон». Я никак не могла заставить себя прибить их – или поручить это кому-нибудь еще. Миссис Рочестер! Ее пока не существовало, и родиться она должна была завтра где-то после восьми часов утра. Нет, я подожду, пока не буду убеждена в ее появлении на свет, и вот тогда помечу этот багаж ее именем. Достаточно и того, что вон из того гардероба напротив туалетного столика якобы принадлежащая ей одежда уже изгнала мое черное суконное ловудское платье и соломенную шляпку. Ведь не моим был этот подвенечный наряд – жемчужного цвета платье и воздушная фата, узурпировавшие вешалку. Я закрыла дверцы гардероба, чтобы не видеть скрытое в нем чужое колдовское облачение, которое в этот вечерний час (девять часов), казалось, призрачно мерцало в сумраке моей спальни. «Пребудь сама с собой, белая греза, – сказала я мысленно. – Меня снедает лихорадочный жар, я слышу шум ветра и выйду подставить ему лицо».

Мое лихорадочное состояние объяснялось не только суетой приготовлений, не только предвкушением великой перемены – новой жизни, которая должна была начаться на следующий день. Без сомнения, оба эти обстоятельства содействовали снедавшему меня беспокойству, которое в тот поздний час погнало меня в ночную тьму. Но была третья причина, более властная, чем они.

Меня угнетала неясная тревога. Произошло нечто непонятное, но никто ничего не видел, никто, кроме меня, не ведал о том, что случилось накануне ночью. Мистера Рочестера не было дома – он еще и сейчас не вернулся, – дела призвали его в небольшое принадлежащее ему имение милях в тридцати от Тернфилда. Хоть включало оно всего две-три фермы, но ему было необходимо самому побывать там до отъезда из Англии. И теперь я ожидала его возвращения, чтобы облегчить свое смятение и найти у него ответ на загадку, которая поставила меня в тупик. Подождите его и вы, читатель, а когда я открою ему мою тайну, узнаете ее и вы.

Я пошла в плодовый сад, надеясь укрыться в нем от сильного южного ветра, который дул весь день, не принеся, однако, ни капли дождя. С приближением ночи он не только не затих, но как будто удвоил свой натиск и вой. Деревья гнулись в одну сторону, часами не разгибаясь, не расправляя веток, такой была сила, клонившая их густые кроны к северу; по небу, клубясь, неслись тучи, и ни разу голубое небо не улыбнулось этому июльскому дню.

С каким-то необузданным восторгом бежала я перед ветром, и гремящий воздушный поток словно развеивал мою тревогу. Спустившись по лавровой аллее, я остановилась перед рассеченным каштаном. Он стоял черный, опаленный, расколотый ствол жутко зиял. Его половины не разделились до конца – мощный комель и крепкие корни удерживали их вместе, но разъединение погубило их – живительный сок уже не струился, могучие сучья справа и слева были мертвы, и, конечно, зимние бури повалят если не обе, то, уж во всяком случае, одну половину. Однако пока они еще как бы составляли единое дерево – и, погубленное, оно продолжало стоять.

– Вы поступаете правильно, держась друг за друга, – сказала я, будто эти великаны-близнецы были живыми и могли меня слышать. – Наверное, хотя вы выглядите сокрушенными, обожженными, обугленными, в вас еще теплится жизнь, питаемая прочной связью с верными, трудолюбивыми корнями. Больше вы никогда не оденетесь зеленой листвой, птицы больше не станут вить гнезда и рассыпать безыскусственные трели на ваших ветвях. Ваше время радостей и любви миновало, но вы не одиноки: у каждого из вас есть друг, соболезнующий ему в его несчастье.

Пока я смотрела вверх на них, вдруг в узком клине неба между ними на миг проглянула луна – ее диск был кроваво-красен и полузакрыт: казалось, она бросила на меня один растерянный, отчаявшийся взгляд и тотчас вновь погребла себя в глубине тучи. На мгновение ветер около Тернфилда стих: но откуда-то издали, из-за рощ и ручьев, донеслись дикие скорбные стенания. Слушать их было невыносимо, и я опять побежала.

И бродила по саду, собирая яблоки, усеивавшие траву у стволов. Затем занялась тем, что отделила спелые от неспелых, унесла их в дом и спрятала в кладовой. Оттуда я отправилась в библиотеку проверить, растоплен ли камин – ведь в такой бурный, пусть и летний вечер мистера Рочестера, когда он вернется, обрадует уютный огонь. Да, камин уже затопили, и он хорошо разгорелся. Я придвинула его кресло поближе, подкатила к нему столик, опустила шторы и распорядилась, чтобы принесли свечи – их оставалось только зажечь. Закончив эти приготовления, я по-прежнему не находила себе места и чувствовала, что не могу оставаться в доме. Небольшие часы в библиотеке и старинные напольные в прихожей одновременно пробили десять.

«Как поздно! – подумала я. – Надо побежать к воротам. Временами светит луна, и я без труда разгляжу дорогу. Наверное, он вот-вот приедет, и встретить его там значит хоть немного сократить томительное ожидание».

В огромных деревьях, осенявших ворота, ревел ветер, но дорога, насколько она была видна и вправо, и влево, была пустынна, и лишь порой, когда выглядывала луна, по ней бежали тени туч, однако, кроме них, на всем ее длинном, белеющем в темноте протяжении ничто не двигалось.

Пока я смотрела, детские слезы затуманили мне глаза – слезы разочарования и нетерпения. Устыдившись, я утерла их. Но все стояла там. Луна затворилась в своей небесной обители, плотно задернула занавески густых туч. Стало совсем темно. Ветер захлестал каплями дождя.

– Почему он не едет! Почему он не едет! – восклицала я вне себя от дурных предчувствий, рождаемых фантазией. Я ждала, что он приедет еще перед чаем, а теперь темно, что могло его задержать? Несчастный случай? Опять я вспомнила о том, что произошло прошлой ночью. И истолковала это как предзнаменование беды. Я боялась, что мои надежды слишком прекрасны, чтобы сбыться, что последний месяц я купалась в чрезмерном блаженстве, что солнце моего счастья уже миновало зенит и теперь надо ожидать заката.

«В дом я вернуться не могу, – думала я. – Не могу сидеть у камина, пока он во власти такого ветра и дождя. Лучше устать телом, чем истомиться сердцем. Пойду вперед, ему навстречу».

И я зашагала по дороге – очень быстро, но пройти мне пришлось немного. Не миновала я и четверти мили, как послышался конский топот, и я увидела несущегося галопом всадника. Рядом с ним бежала собака. Прочь зловещие предчувствия! Это он! Он верхом на Месруре, сопровождаемый Лоцманом. Он увидел меня, потому что луна как раз выплыла на середину окутанной дымкой синей поляны, посылая на землю смутные лучи. Он снял шляпу и замахал над головой. Я припустилась к нему бегом.

– Ну вот! – воскликнул он, нагибаясь в седле и протягивая руку. – Ты не можешь жить без меня, это очевидно. Поставь ногу на мой сапог, дай мне обе свои руки и прыгай!

Я подчинилась. Радость придала мне ловкости, и я очутилась на спине коня перед ним. Меня приветствовал горячий поцелуй, сдобренный маленькой толикой хвастливого торжества, с которым я кое-как смирилась. Он умерил свои восторги и спросил:

– Но что случилось, Дженет? Почему ты вышла встретить меня в такой час? Произошло что-то дурное?

– Нет, но мне казалось, что вы никогда не вернетесь. И нестерпимо было ждать в доме, особенно в такой ветер и дождь.

– Ветер и дождь, это верно! Да с тебя течет вода, как с русалки. Закутайся в мой плащ, Джейн, мне кажется, у тебя жар. Твоя щека и пальцы просто обжигают! Так ответь же, что-нибудь случилось?

– Сейчас ничего. Я не боюсь и не чувствую себя несчастной.

– Но, значит, раньше чувствовала?

– И очень. Я потом расскажу вам, сэр, и, наверное, вы только посмеетесь над моими страхами.

– Я буду от души смеяться над тобой, когда кончится завтрашний день. А пока не смею. Мой приз еще не завоеван. Последний месяц ты ведь была скользкой точно угорь и колючей как дикая роза! Я не мог протянуть пальца и не уколоться. А теперь я словно держу в объятиях заблудившуюся овечку. Ты отбилась от стада, ища своего пастуха, правда, Джейн?

– Мне были нужны вы, но не торжествуйте. Мы приехали. Спустите меня на землю.

Он ссадил меня с коня. Джон увел Месрура, а мистер Рочестер, войдя следом за мной в прихожую, велел мне поскорее переодеться во что-нибудь сухое и тогда спуститься к нему в библиотеку. А когда я побежала к лестнице, остановил меня и потребовал обещания, что я потороплюсь. И я поторопилась: через пять минут я уже вошла в библиотеку, куда ему подали ужин.