лицом к лицу с тем, кого я почитаю, кто наполняет меня восторгом, – с человеком оригинального, могучего, широкого ума. Я узнала вас, мистер Рочестер, и мысль, что я должна быть разлучена с вами безвозвратно и навсегда, поражает меня ужасом и обрекает на муки. Я вижу неизбежность моего отъезда, и она подобна неизбежности смерти.
– Где вы видите неизбежность? – внезапно спросил он.
– Где? Вы сами, сэр, показали мне ее.
– В каком образе?
– В образе мисс Ингрэм, благородной красавицы, вашей невесты.
– Моей невесты? Какой невесты? У меня нет невесты.
– Но будет.
– Да! Будет! Будет! – Он скрипнул зубами.
– Тогда я должна уехать, вы сами это сказали.
– Нет, вы должны остаться! Я клянусь – и клятва эта нерушима.
– Говорю же вам, я должна уехать! – возразила я почти с исступлением. – Вы думаете, я могу остаться и быть для вас ничем? Вы думаете, я говорящий автомат? Механизм, лишенный чувств? И стерплю, чтобы мой кусочек хлеба был вырван из моих уст и капелька моей живой воды выплеснута из моей чаши? Вы думаете, что, раз я бедна, безродна, некрасива и мала ростом, у меня нет души, нет сердца? Вы ошибаетесь! У меня есть душа, как и у вас, и сердце тоже! И если бы Господь даровал мне немного красоты и много богатства, я бы добилась того, чтобы расстаться со мной вам было бы столь же тяжко, как мне теперь расставаться с вами. Сейчас я говорю с вами без посредничества обычаев и условностей или даже смертной плоти: моя душа обращается к вашей душе, словно они обе миновали врата могилы и мы стоим перед Божьим Престолом равные – потому что мы равны!
– Потому что мы равны, – повторил мистер Рочестер. – Вот так, – добавил он и заключил меня в объятия, прижал к груди, прикоснулся губами к моим губам. – Вот так, Джейн!
– Да, так, сэр, и все же не так, – возразила я. – Ведь вы женаты, или почти женаты, почти муж той, кто во всем ниже вас, той, к кому вы не питаете уважения, той, кого, я убеждена, вы не любите истинной любовью. Ведь я видела и слышала, как вы высмеивали ее. Я бы с презрением отвергла такой союз, а потому я лучше вас… Отпустите меня!
– Куда, Джейн? В Ирландию?
– Да – в Ирландию. Я высказала все, что думаю, и теперь могу уехать куда угодно.
– Джейн, угомонитесь. Не вырывайтесь, точно дикая обезумевшая птица, которая ломает свои перья в отчаянных попытках освободиться.
– Я не птица, и я не бьюсь в сетях. Я независимый человек, наделенный собственной волей, и я хочу уйти от вас.
Еще усилие – и я, высвободившись, выпрямилась, глядя ему в лицо.
– И ваша воля решит вашу судьбу, – сказал он. – Я предлагаю вам мою руку, мое сердце и все, чем владею.
– Вы разыгрываете фарс, и мне смешно.
– Я прошу вас прожить жизнь рядом со мной, быть моим вторым «я», чудесной спутницей на земном пути.
– Ее вы уже выбрали и должны остаться верны своему выбору.
– Джейн, помолчите немного, вы чересчур взволнованы, я тоже помолчу.
По лавровой аллее пронесся порыв ветра, зашуршал в листве каштана, унесся прочь в незримую даль и замер. Теперь единственным звуком в ночи была соловьиная песня, и, слушая ее, я опять заплакала. Мистер Рочестер сидел не двигаясь и смотрел на меня ласково и серьезно. Прошло несколько минут, прежде чем он снова заговорил.
– Подойдите ко мне, Джейн, нам надо объясниться и понять друг друга, – наконец сказал он.
– Я больше никогда к вам не подойду. Все разорвано, и я не могу вернуться.
– Но, Джейн, я зову вас как мою жену: только вы моя избранница.
Я молчала, не сомневаясь, что он смеется надо мной.
– Подойдите же, Джейн, подойдите!
– Между нами стоит ваша невеста.
Он встал и в один шаг оказался передо мной.
– Моя невеста здесь, – сказал он, вновь меня обнимая. – Потому что здесь равная мне, подобная мне. Джейн, вы станете моей женой?
Но я все еще не отвечала, все еще старалась вырваться, потому что все еще не могла поверить.
– Вы сомневаетесь во мне, Джейн?
– Полностью.
– У вас совсем нет веры в меня?
– Ни чуточки.
– Так я в ваших глазах лжец? – спросил он почти с гневом. – Мой маленький скептик, вам придется поверить. Люблю ли я мисс Ингрэм? Нет. И вы это знаете. Любит ли она меня? Нет. Чему я искал и нашел доказательства. Я устроил так, что до нее дошли слухи, будто мое состояние втрое, если не вчетверо, меньше, чем считают, а затем поехал в Ингрэм-Холл узнать результат. И она, и ее маменька обдали меня холодом. Я не хочу и не могу жениться на мисс Ингрэм. Вы… вы странное… вы почти неземное создание! Я люблю вас, как себя. Вас – бедную и безродную, и маленького роста, и некрасивую, вас я умоляю взять меня в мужья.
– Как, меня? – вскричала я (его пылкость, а главное, его невежливость, начали меня убеждать в его искренности). – Меня, у кого в мире нет ни единого друга, кроме вас – если вы мой друг, – и ни единого шиллинга, кроме тех, что дали мне вы?
– Вас, Джейн! Вы должны стать моей, всецело и только моей. Вы согласны? Ответьте «да», и поскорее!
– Мистер Рочестер, дайте мне посмотреть на ваше лицо. Подставьте его лунным лучам.
– Зачем?
– Потому что я хочу прочесть его выражение. Повернитесь же!
– Ну вот! Но прочесть мое лицо вам будет не легче, чем смятый, исчерченный лист бумаги. Читайте же, но поторопитесь, ведь я страдаю.
Его лицо было необыкновенно взволнованным, и его залила волна краски. Одно выражение сменялось другим, в глазах таился непонятный огонь.
– Джейн, вы пытаете меня! – воскликнул он. – Этим взыскующим, но преданным и великодушным взглядом вы пытаете меня!
– Но почему? Если вы говорите правду и искренни в своем предложении, мои чувства к вам – лишь благодарность и преданность, а они не могут быть орудием пытки.
– Благодарность! – воскликнул он и добавил в каком-то безумии: – Джейн, дайте мне согласие сейчас же! Скажите: Эдвард – назовите меня по имени – Эдвард, я выйду за тебя замуж!
– Вы говорите серьезно? Вы правда меня любите? Вы искренне хотите, чтобы я стала вашей женой?
– Да. И если вам нужны клятвы, я клянусь!
– Тогда, сэр, я выйду за вас замуж.
– Эдвард… Моя милая женушка!
– Милый Эдвард!
– Приди же ко мне, совсем, совсем, – сказал он и продолжал проникновенным голосом мне на ухо, прижимаясь щекой к моей щеке: – Будь моим счастьем, я буду твоим.
– Да простит меня Бог, – сказал он потом, – а человек да не помешает. Она моя и останется моей.
– Мешать некому, сэр. У меня нет родственников, которые могли бы возражать.
– Да, и это самое лучшее, – сказал он.
Люби я его меньше, торжество в его голосе и глазах показалось бы мне свирепым, но, сидя рядом с ним, очнувшись от кошмара расставания, обретя рай в обещанном союзе, я могла думать лишь о блаженстве, испить которое мне было даровано столь щедро. Вновь и вновь он повторял: «Ты счастлива,