Воздух, в сущности, есть плато,пат, вечный шах, тщета,ничья, классическое ничто,гегелевская мечта.Что исторгает из глаз ручьи.Полдень. Со сторонымозг неподвижней пластинки, чьибороздки засорены.Полдень; жевательный аппаратпробует завести,кашлянув, плоский пи-эр-квадрат —музыку на кости.VIIIТам были комнаты. Их размерпорождал ералаш,отчего потолок, в чей мелвзор устремлялся ваш,только выигрывал. Зеркалакопили там дотемнапыль, оседавшую, как золаГеркуланума, наобитателей. Стопки книг,стулья, в окне — слюдаинея. То, что случалось в них,случалось там навсегда.IXЗвук уступает свету не вскорости, но в вещах,внятных даже окаменев,обветшав, обнищав.Оба преломлены, искажены,сокращены: сперва —до потемок, до тишины;превращены в слова.Можно вспомнить закат в окне,либо — мольбу, отказ.Оба счастливы только внетела. Вдали от нас.XЯ был скорее звуком, чем —стыдно сказать — лучомв царстве, где торжествует чернь,прикидываясь грачомв воздухе. Я ночевал в ушныхраковинах: ласкалвпадины, как иной жених —выпуклости; пускалпетуха. Но, устремляясь ввысь,звук скидывает балласт:сколько в зеркало не смотрись,оно эха не даст.XIТам принуждали носить пальто,ибо холод лепилтело, забытое теми, ктораньше его любил,мраморным. Т. е. без легких, безимени, черт лица,в нише, на фоне пустых небес,на карнизе дворца.Там начинало к шести темнеть.
