Пока ты пела и летала, птицыотсюда отбыли. В ручьях плотицыубавилось, и в рощах пусто.Хрустит капустав полях от холода, хотя одетапо-зимнему. И бомбой где-тобудильник тикает, лицом не точен,и взрыв просрочен.А больше — ничего не слышно.Дома отбрасывают свет покрышнообратно в облако. Трава пожухла.Немного жутко.VIIIИ только двое нас теперь — заразыразносчиков. Микробы, фразыравно способны поражать живое.Нас только двое:твое страшащееся смерти тельце,мои, играющие в земледельцас образованием, примерно восемьпудов. Плюс осень.Совсем испортилась твоя жужжалка!Но времени себя не жалкона нас растрачивать. Скажи спасибо,что — неспесиво,IXчто совершенно небрезгливо, либо —не чувствует, какая липаему подсовывается в виде вялыхбольших и малыхпархатостей. Ты отлеталась.Для времени, однако, старостьи молодость неразличимы.Ему причиныи следствия чужды де-юре,а данные в миниатюре— тем более. Как пальцам в спешке— орлы и решки.XОно, пока ты там себе мелькалапод лампочкою вполнакала,спасаясь от меня в стропила,таким же было,как и сейчас, когда с бесцветной пыльюты сблизилась, благодаря бессильюи отношению ко мне. Не думайс тоской угрюмой,что мне оно — большой союзник.Глянь, милая, я — твой соузник,подельник, закадычный кореш;срок не ускоришь.XIСнаружи осень. Злополучье голыхветвей кизиловых. Как при монголах:брак серой низкорослой расыи желтой массы.Верней — сношения. И никому нет деладо нас с тобой. Мной овладелооцепенение — сиречь, твой вирус.Ты б удивилась,узнав, как сильно заражает сонностьи безразличие рождая, склонность
