выделявшееся яркой желтизной среди остальных, уже немного потускневших. На пятое утро в гнезде лежало шесть яиц, то есть еще слишком мало для того, чтобы начинать насиживание. Коридор, наконец, был готов, и мы приступили к наблюдению из машины.

Самец, которого мы окрестили Черношейчиком, сидел на гнезде, сложив длинную шею так, что ее совершенно не было видно. Серое оперение птицы сливалось с травой. Выдать нанду могли только блестящие глаза, но, если бы я не знал заранее, куда смотреть, мне, вероятно, не удалось бы его заметить.

Прошло два часа, но Черношейчик ничего не предпринимал. Он почти не двигался. Солнце поднималось все выше, пасшиеся поодаль коровы перебрались в тень эвкалиптовой рощицы. По другую сторону от гнезда шумно взлетела цапля, закончив завтрак у ручья. Каждые несколько минут я подносил к глазам бинокль в надежде увидеть что-нибудь интересное, но Черношейчик сидел неподвижно и только мигал.

Около девяти часов утра на склоне холма справа от нас появилась группа из шести нанду. Это были самки — гарем нашего Черношейчика. Они лениво паслись, медленно продвигаясь в нашу сторону, затем повернули обратно и исчезли за вершиной холма.

Черношейчик поднялся на ноги. С минуту он постоял, потом не спеша направился вслед за своими подругами.

На протяжении следующих трех часов мы не видели ни одного нанду. В четверть первого на вершине холма появились две птицы — Черношейчик и молодая самка. Они двигались к гнезду. Наш самец шел размеренным шагом, и казалось, что он ведет или даже подгоняет свою подругу. Поскольку жен в его гареме было больше, чем яиц в гнезде, я принял рабочую гипотезу, что эта самочка раньше к гнезду не ходила и поэтому Черношейчик должен ее сопровождать.

Самка подошла к гнезду, и вид его, казалось, не слишком ее восхитил. Несколько минут она внимательно разглядывала гнездо, потом наклонила голову, схватила клювом небольшое перышко, затерявшееся среди яиц, и пренебрежительно бросила его через плечо. Черношейчик наблюдал за ней, стоя рядом. Она еще немного прибрала в гнезде, а затем, не получив, по-видимому, от этого занятия особого удовлетворения, направилась прочь сквозь высокие заросли карагуаты. Черношейчик последовал за ней.

Они прошли уже примерно сотню метров, когда самка вдруг села, почти скрывшись в высокой траве. Шедший впереди Черношейчик повернулся к ней и стал раскачивать головой из стороны в сторону. Самка ответила ему тем же. Цель большинства брачных демонстраций — блеснуть своей отличительной окраской или украшениями, привлекательными для противоположного пола, и, безусловно, Черношейчик затеял этот танец, чтобы пощеголять перед подружкой яркой черной полоской на шее и плечах. Одновременно он сделал шаг по направлению к ней. Их раскачивающиеся шеи постепенно приближались друг к другу и в конце концов встретились и переплелись, как две змеи. Несколько секунд они в экстазе раскачивались вдвоем, а потом самка распласталась на земле. Черношейчик встряхнулся и легким темно-серым облаком накрыл ее, выгнув шею и опустив голову. Они замерли на несколько минут, и мы видели только холмик из серых перьев. Затем птицы разделились, и Черношейчик побрел по склону, рассеянно пощипывая на ходу плоды карагуаты. Самка поднялась на ноги и присоединилась к нему. Обе птицы встряхивали крыльями, приводя себя в порядок, потом вернулись к гнезду. Снова самка наклонилась и осмотрела его, но, как и в первый раз, не пожелала всерьез заняться домашними делами. Оставив гнездо, пара стала удаляться и вскоре скрылась за холмом.

Мы опять остались одни, но, твердо решив увидеть, как нанду откладывает яйцо, продолжали в молчании сидеть на своем посту. Нам только что посчастливилось наблюдать ту часть брачного ритуала, когда самец знакомит с гнездом одну из своих подруг и соединяется с ней. Если у нашего Черношейчика впервые была любовь с этой самкой, то она снесет оплодотворенное яйцо не раньше, чем через несколько дней. Но возможно, мы застали уже продолжение брачных отношений, и нежная сцена была устроена для побуждения яйцекладки. Мы пока еще не располагали точными данными, чтобы правильно судить о происходящем.

Три часа спустя в зарослях карагуаты справа от нас появилась пара нанду: Черношейчик с самкой. Мы не смогли определить, была ли это уже знакомая нам птица или Черношейчик привел другую. Самка осмотрела гнездо, выбросила из него несколько сухих листьев и очень медленно уселась, прикрыв яйца крупным телом и напряженно держа голову на вытянутой вверх шее.

Я никогда не задумывался над тем, что у птиц делает самец, пока самка откладывает яйцо. Я полагал, что большинство самцов при этом не присутствует, да и вообще мало интересуется этим моментом своей семейной жизни. Черношейчик был не из таких. Пока самка сидела на гнезде, он расхаживал рядом взад и вперед с таким взволнованным видом, какой бывает у новоиспеченного отца, ожидающего у дверей родильной палаты. Самка, казалось, чувствовала себя не вполне уютно. Раз или два она встряхивала крыльями, потом опустила голову на землю. Через несколько минут она встала и подошла к Черношейчику, после чего они вдвоем удалились.

Подождав немного, я осторожно выбрался из машины и приблизился к гнезду. Снаружи, у самого его края, лежало седьмое яйцо, ярко-желтое и еще мокрое. Вероятно, самка была слишком крупной, и поэтому ее яйцо оказалось в стороне от других. Вечером Черношейчик вернется, закатит его на место, к остальным, и будет всю ночь охранять кладку.

Мы завели машину и, ликуя, отправились домой. По крайней мере, на один из вопросов мы получили ответ. Теперь можно было не сомневаться, что гнездо самкам показывает самец, и он же устанавливает регламент откладывания яиц.

Сэнди Вуд рассказывал нам, что, прежде чем начать насиживание, самец нанду выкатывает из гнезда одно яйцо. Это называется — сделать запас для будущих детишек. Так и лежит оно у гнезда до вылупления остальных. Когда появляются птенцы, самец ударом ноги разбивает это яйцо, и его содержимое разливается по земле. Через неделю здесь уже кишат черви — превосходное лакомство для птенцов, причем именно тогда, когда они больше всего нуждаются в такой пище. Я очень жалел, что нам не удалось задержаться в Ита-Каабо и понаблюдать, как Черношейчик выполняет эту часть своих отцовских обязанностей.

Тому, кто путешествует, собирая животных, не найти для них временного приюта, более удобного, чем ванная комната. Впервые я открыл для себя эту истину в одной из африканских гостиниц, где ванная оказалась в таком плачевном состоянии, что мы без особых угрызений совести свели на нет остатки ее номинальных удобств, разместив в ней свой зверинец. Единственным элементом обстановки, который хоть как-то мог оправдать название этой комнаты, была уродливая ванна с побитой эмалью, громоздившаяся посреди совершенно голого земляного пола. В ней еще красовалась затычка, прикованная к медному водосливу массивной цепью, а на кранах горделиво значилось «горячая» и «холодная». Но если вода когда-либо и текла по ее викторианскому смесителю, покрытому теперь ржавой коростой, то было это во времена весьма давние, ибо в наши дни краны не соединялись ни с какими трубами, и на мили вокруг воду можно было найти только в одной-единственной речке.

Все эти пороки ванной комнаты, которые привели бы в уныние желающего освежиться, ничуть, однако, не снижали ее достоинств как жилья для животных. Крупному пушистому совенку пришелся по душе царивший здесь полумрак, вероятно напомнивший ему затененные покои родного гнезда, и он со счастливым видом уселся на палку, торчавшую из камышовой стены. Шесть тучных жаб обосновались во влажных осклизлых впадинах под ванной, а молодой крокодил почти метровой длины благополучно провел несколько недель в самой ванне.

Честно говоря, ванна для крокодила — не лучшее место. Правда, днем ему не удавалось одолеть ее гладкие стенки, зато ночью он, вероятно, обретал какой-то дополнительный источник энергии, потому что каждое утро мы находили его разгуливающим по полу. Утренняя разминка с крокодилом стала для нас своеобразным ритуалом. Решительно войдя в ванную, дежурный залеплял зверю глаза мокрой фланелевой