—   Трубка — дуй эти стуки,— он протянул мне стрелу. На ее заостренный кончик был налеплен воск.

Я снова повернулся к колибри. Легкий удар тупой стрелой, очевидно, только оглушил их, и теперь они, как ни в чем не бывало, порхали по клетке.

Одну птичку я смог определить. Это было особенно прелестное создание размером не более пяти сантиметров. Перед нашим отъездом из Лондона я зашел в Британский музей и был совершенно очарован одним экземпляром колибри. Эта нежнейшая и великолепнейшая из всех виденных мною колибри называлась Lophornis ornatus, хохлатая кокетка. То, что изумляло даже на музейном экземпляре, здесь, в живом калейдоскопе движения и красок, производило такое впечатление, что дух захватывало. На крошечной макушке вызывающе торчал короткий топазовый хохолок как бы с рубиновой подсветкой. Под тончайшим, острым, как иголка, клювом радужным блеском сверкало изумрудное ожерелье, а миниатюрные щечки были обрамлены пушистыми «мушками» топазовых перьев с изумрудным крапом.

Я был потрясен, но в то же время и встревожен, потому что, хотя я и очень надеялся на встречу именно с этим видом колибри, было решено, что поимкой колибри займется Джек. Поэтому мы оставили ему в Камаранге все необходимые приспособления для кормления этих птиц.

Пища колибри — нектар лесных цветов. В неволе они охотно пьют растворенную в воде смесь меда и концентрированного молока. Кормятся они только на лету, поэтому нужны специальные бутылочки с пробкой и малюсеньким носиком внизу бутылки, откуда они могли бы слизывать питательный раствор. Таких бутылочек у нас с собой не было.

Дело, как я уже сказал, происходило поздно вечером, было темно, и птички сейчас не стали бы есть, даже если бы мы и предложили им что-нибудь. Мы уселись в гамаки и приготовили им сахарный сироп, надеясь, что, быть может, этого пока будет достаточно. С трудом мы соорудили некое подобие нужной бутылочки: просверлили отверстия в стеблевой перегородке бамбука, а в качестве носиков вставили в них былинки. Получилось довольно-таки грубое изделие, и мы отправились спать порядком удрученные.

В середине ночи нас разбудил ужасный ливень. В крыше нашей церкви зияли огромные дыры, и, выпрыгнув из гамаков, мы передвинули все наше снаряжение и клетку с колибри на сухое место. Остаток ночи я спал урывками, потому что вокруг капало и струилось так, что на полу образовались лужи. Мое единственное одеяло становилось липким, и чем дальше, тем больше. Билл, помнится, говорил, что сезоны нынче сместились и дожди, похоже, разразятся раньше срока. И Билл не скрывал, что уж если они начнутся, то могут лить днями напролет без передышки.

Утром, под стук дождя по крыше и полу нашей хижины, мы с полной самоотдачей старались дать возможность колибри полакомиться из наших импровизированных кормушек. Но все было напрасно. Сконструированное нами приспособление оказалось слишком несовершенным, и сироп уходил из бамбуковой бутылки, прежде чем птицы успевали получить хоть каплю. Мы знали, что колибри должны питаться несколько раз в день и что без полноценной пищи они быстро истощатся и погибнут, как цветок без воды. В мрачном согласии решено было отпустить птичек, и, как только эти воздушные существа мелькнули в дверях хижины и устремились в лес, мы вздохнули с облегчением.

Чарльз копался в нашем скарбе, а я сидел на пороге хижины и предавался размышлениям. Сквозь пелену дождя я видел деревню, одинокую и жалкую, под тоскливым небом. Если действительно начался сезон дождей, это означает конец нашим планам и надеждам на съемки в бассейне Мазаруни, и все путешествие, предпринятое с такими трудностями и расходами, было ни к чему. С тоской думал я о том, как бы ликовал Джек, увидев хохлатых кокеток и других колибри, которых мы только что выпустили, и как глупо и недальновидно мы поступили, не взяв ни одной бутылочки-кормушки. Чарльз присел рядом со мной.

—  Я тут обнаружил кое-что,— сказал он,— может быть, это тебя развлечет. Во-первых, пакетик сахара, который ты только что опорожнил, был последним. Во-вторых, я не могу найти консервный нож. В- третьих, здесь так сыро, что на объективе моей камеры выросла целая грядка плесени, и, в-четвертых, я этот объектив не смогу сменить, потому что резьбу здорово прихватило.

Чарльз задумчиво уставился на дождь.

—  Если плесень появилась даже на линзе объектива,— продолжал он,— то внутри, на пленке, надо полагать, растительность просто буйствует. А впрочем, это неважно,— добавил он похоронным голосом,— пленка, наверное, все равно уже расплавилась от жары.

Нам оставалось только ждать, когда прекратится дождь. В подавленном настроении я залез в гамак и вытащил одну из книг нашего скудного библиотечного запаса — «Золотая сокровищница». Несколько минут я читал.

—  Чарльз,— сказал я,— мог ли ты предположить, что Уильям Коупер, живший с тысяча семьсот тридцать первого по тысяча восьмисотый год, оставил кое-что специально для тебя?

Нецензурный ответ Чарльза прозвучал довольно мрачно.

—  Ты не прав,— возразил я,— слушай.

Дождь шел с небольшими перерывами следующие три дня нашего пребывания в Уаиламепу. Хотя короткие просветы все же появлялись, для хорошей съемки условий не было, и мы коротали время, беседуя с Кларенсом, купаясь в тепловатой реке и наблюдая повседневную жизнь деревни. Это было достаточно приятно, но нам не давала покоя мысль о том, что драгоценное время идет, а многое интересное из жизни деревни все еще не заснято.

На седьмой день жизни среди индейцев мы упаковали свое снаряжение, готовясь к прибытию лодки. С помощью Кларенса мы укрывали груду вещей брезентом, чтобы предохранить их от дождя, сочившегося в нашу церковь сквозь крышу. Кларенс вдруг выпрямился и сказал в своей обычной непринужденной манере:

—   Кеннет приезжать терез полтаса.

Его уверенность удивила меня, и я спросил, откуда он это знает.

—   Я слысать мотор,— ответил Кларенс, и было видно, что моя неграмотность позабавила его. Я высунулся наружу и прислушался. Ничего, кроме шуршания дождя в лесу.

Минут через пятнадцать мы с Чарльзом как будто стали различать еле уловимый шум мотора, а через полчаса, в точном соответствии с предсказанием Кларенса, из-за поворота реки показалась лодка. На румпеле сидел Кеннет с непокрытой, мокрой от дождя головой.

С сожалением мы покинули наших друзей в Уаиламепу, в то же время сладостно предвкушая прелести сухой одежды, ожидавшей нас в Камаранге. Прибыв туда, мы обнаружили, что прошедшая неделя принесла Джеку в общем больше успехов, чем нам: он собрал вполне приличную и пеструю коллекцию животных. Тут было изрядное количество попугаев, несколько змей, одна молодая выдра и десятки колибри, беззаботно сосавших сладкий сок из тех самых стеклянных бутылочек, которых нам так не хватало несколько дней назад.