— В новую личность, — бормочу я. — Многим это не понравится.
Голем пристально смотрит на меня, словно оценивает мою реакцию. Но для чего?
Мне вдруг приходит в голову, что я как-то уж очень спокоен и миролюбив.
— Вы добавляете какое-то седативное средство?
—
Ха. То же самое мне всегда говорит Клара. От нее я готов это услышать, но соглашаться с этим клоуном — нет. И что бы он там ни добавил в жидкость, которой я уже успел нахлебаться, «возбуждаться» я буду, когда захочу!
— Вы так говорите, будто мы уже проходили все это.
—
Как еще можно реагировать на такое заявление, если не ошарашенным взглядом? Значит, я не первый Альберт Моррис, похищенный Махаралом. Он умыкнул несколько моих копий — за последние годы их исчезло не так уж и мало, — а потом избавился от них после того…
…после чего? Махарал не похож на заурядного извращенца.
Рискну угадать.
— Эксперименты. Вы похищали двойников и проводили на них эксперименты. Но почему? Почему вы выбрали меня?
У Махарала стеклянные глаза. В них отражается мое серое лицо.
—
— Но…
—
Он говорит это таким тоном, словно уже устал от объяснений. Не могу сказать, что мне от этого легче.
Молчание затягивается. Ждет? Испытывает? Предполагается, что я должен что-то вычислить, имея в своем распоряжении только то, что вижу?
Румянец, обычный после «выпечки», уже прошел. Он стоит передо мной — ничего особенного, стандартный Серый, вполне свежий и… нет, не вполне. Пятна под кожей не пропали. Используемый им процесс восстановления несовершенен. Такое происходит со стареющими кинозвездами. Сколько ни делай подтяжек, годы и беды проступают — это необратимо.
— Должен… должен быть какой-то предел. Нельзя же освежать клетки до бесконечности.
Он кивает:
—
Несмотря на пророческий тон, я чувствую, что Махарал говорит не только о духовном, но и о технологическом аспекте проблемы.
— Вечность в душе… Хотите сказать, душа переходит из одного тела в другое. — Я мигнул. — Из тела в другое тело… не тело оригинала?
Вот как.
— Но тогда вы совершили величайшее открытие. Это даже значительнее, чем продление жизни голема.
—
— Вы… вы считаете, что сможете продолжить так до бесконечности… без реального себя.
По серо-стальному лицу расплывается улыбка. Мой ответ его порадовал, как радует учителя правильный ответ любимого ученика. Но в этой улыбке есть нечто жутковатое.
—
Глава 22
…или как вторничный Зеленый приобретает еще один оттенок…
Впервые после того, как мне едва удалось выбраться из передряги во «Всемирных печах», появилась возможность продиктовать отчет.
Наговаривать текст на старомодный самописец, какая трата драгоценного времени. Тем более что я в бегах. У Серых все иначе: субвокальные рекордеры, встроенные для описания всего, что они видят, слышат и думают в реальном настоящем времени! Конечно, это намного удобнее. Но я всего лишь Зеленый, даже если меня перекрасили. Дешевка. И уж если отчет о моем участии во всем этом…
Вот и призовой вопрос.
Не для реального Альберта, моего создателя, который наверняка мертв. Не для копов, которые расчленят меня, как только увидят. Не для моих серых братьев. Черт, мне даже думать о них страшно.
Тогда зачем? Кому все это нужно?
Может быть, я и Франки, но я не могу не представлять себе Клару, воюющую в далекой пустыне и не подозревающую о том, что ее реальный любовник поджарен ракетой. Ей нужно утешение по-современному — услышать рассказ обо всем случившемся от двойника, оставшегося без владельца. От призрака. То есть от меня, потому что я единственный уцелевший дитто. Даже если я и не чувствую себя Альбертом Моррисом.
Вот так, дорогая Клара. Письмо-призрак, чтобы помочь тебе справиться с первым приступом горя. У бедняги Альберта были свои недостатки, но он по крайней мере любил. И у него была работа.
Я находился там, когда это случилось. Я имею в виду «атаку» на «Всемирные печи». Мимо меня промчался Серый № 2, весь какой-то пятнистый, обесцвеченный. Что-то разъедало его изнутри, что-то ужасное, готовое взорваться. И мне ничего не оставалось, как смотреть на него. Он пробежал мимо, едва взглянув на меня и хорька-дитто Пэла, сидевшего на моем плече, хотя мы только что прошли через ад, чтобы проникнуть на территорию комплекса и спасти его!
Не обращая внимания на наши крики, он отчаянно метался, словно искал что-то, а потом нашел — место, где можно умереть, не погубив других.
Если не считать бедняги оператора погрузчика, так и не понявшего, зачем какому-то незнакомцу понадобилось вдруг влезть ему в задницу! Для великана-дитто это стало первым неприятным сюрпризом. Он взревел и стал распухать, увеличившись в несколько раз, как воздушный шарик. Я решил, что бедолага лопнет! И тогда всем нам будет крышка. Без вариантов. Всем на фабрике. Всем «Всемирным печам». Может быть, всем дитто в городе?
Представьте только, всем архи придется все делать самим! Конечно, они знают, как что делать. Но ведь все так привыкли жить во множественном числе. Вести несколько параллельных жизней! Куча народу просто тронется, если у них останется только одно тело.
К счастью для нас, несчастный погрузчик перестал надуваться… в самый последний момент. Он стоял, как удивленная рыба-пузырь, оглядываясь, крутя головой, будто хотел сказать: «Эй, этого мой контракт не предусматривал». Потом он как-то померк, потемнел. Глиняное тело содрогнулось и замерло.
Не позавидуешь. Я бы не хотел так кончить.
После этого все закрутилось в водовороте хаоса. Зазвенели звонки. Оборудование отключилось. Рабочие-големы остановились, а фабрику заполнили спасательные отряды, в задачу которых входило предотвратить распространение опасности. Я видел проявления безрассудной смелости… точнее, это была бы безрассудная смелость, если бы спасатели не являлись дубликатами. Но все равно надо обладать немалым мужеством, чтобы подойти к раздутому телу. Из распухшей массы сочилась какая-то жидкость, и каждый, кто пытался убрать хотя бы каплю, падал, сотрясаясь от боли.