контракт, запрет на разгрузку памяти, сам факт того, что моим клиентом является маэстра, — что мною владеет непривычная растерянность. А ведь еще был малоприятный эпизод в «Салоне Радуги»! И вот теперь я изображаю из себя канатоходца, стараясь выведать секреты крупнейшей корпорации и не нарушить при этом закон. Весело, да?

Казалось бы, беспокойство легко объяснить непривычностью миссии, но где-то на периферии сознания маячит темное облако предчувствия…

Вот откуда надо начинать.

Первый подуровень. «ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКИЙ ОТДЕЛ» — гласит яркая надпись над входным порталом. За еще одним контрольным пунктом я замечаю высококлассных серых и черных дитто — даже нескольких высокосенсорных Белых, — которые оживленно что-то обсуждают и, похоже, получают от этого удовольствие. Ученым и техникам обычно нравится копирование, ведь оно позволяет проводить эксперименты круглосуточно. Ежедневно создаваемые армии штурмуют кладовые природы, по зернышку выхватывая информацию, тогда как реальный мозг занимается теоретизированием в тиши кабинета.

Ирэн сказала, что этот контрольный пункт тоже не станет препятствием. Йосил Махарал был главой этого отдела, а Альберту поручено расследовать обстоятельства смерти бедняги, так что визит не вызовет подозрений. Даже если меня завернут, можно понаблюдать от входа.

Что ты делаешь?

Нет, меня не остановили!

Я стою на эскалаторе, который проносит меня через портал, мимо Подуровня Один, еще дальше в глубь подземелья!

А вот это в мой план уже не входит.

Но ведь что-то в этом есть, верно? Кажется, я понимаю, какой подсознательный импульс толкает меня дальше. Разве Исследовательский отдел не связан собственными переходами с еще более глубокими лабораториями, где могут проводиться крупномасштабные эксперименты? Ученые ненавидят секретность, так что охрана там чисто формальная, менее строгая, чем на центральном входе. Могу поспорить, что внизу вообще нет никаких контрольных пунктов. В любом случае моя история покажется более правдоподобной, если я забреду в производственный корпус, «заблудившись» где-то по пути.

Звучит неплохо. Но почему несколько секунд назад мои ноги словно приросли к эскалатору, помешав сойти с него? Черт возьми. Диттотехнология была бы куда удобнее и рациональнее, если бы при копировании вместе со всем прочим перетаскивалось и подсознание.

Пока я раздумываю об этом, мимо проплывают еще два уровня. Широкий портал с надписью «ТЕСТИРОВАНИЕ» позволяет заглянуть в некое подобие ада — целый лабиринт экспериментальных камер, где новые модели големов проходят самые мучительные испытания, как в старину манекены, только эти находятся в сознании, чтобы доложить об эффекте, произведенном каждой пыткой. Назвать эти изуверские опыты аморальными сегодня уже нельзя, потому что в наше время добровольцы находятся для всего.

Да, разнообразие.

Спускаясь ниже, я ловлю себя на том, что все еще потираю шрам на боку, получившийся на месте раны, которую мне нанесли в схватке с гладиатором из «Радуги». Боли нет, но меня что-то беспокоит. Психокерамическое раздражение?

Я покупаю Серых, обладающих высокой степенью концентрации, способных воспроизводить в памяти случившееся и анализировать, занимаясь при этом обычными делами. Кроме того, все они несут частицу причудливого подсознания Альберта, ту его часть, которая не знает покоя, волнуется, соотносит одно с другим и беспокоится снова. Оглядываясь назад, я нахожу странным, что тот парень как-то наткнулся на меня в клубе Ирэн. Совпадение? Весьма маловероятное, потому что он же оказался в понедельник на Одеон-сквер, когда Зеленый удирал от бандитов Беты.

Странно и другое обстоятельство. Ирэн, так сильно желавшая видеть меня и имевшая в своем распоряжении множество копий, заставила себя ждать. И не где-нибудь, а в славящемся драками клубе, где беда словно поджидала именно меня.

А если это было сделано преднамеренно?

Я спускаюсь еще на один уровень. Во все стороны уходят ровные ряды огромных стальных емкостей, напоминающих выстроившихся в боевом порядке толстых сияющих великанов.

Воздух наполняется едкими, тяжелыми запахами пропитанной пептидами глины. В основном это продукт переработки ежедневно доставляемых сюда отходов, собранных из рассыпанных по всему городу рециклеров и бывших совсем недавно гуманоидными существами, которые разговаривали и ходили. Стремились к чему-то, строили планы. И вот теперь их физическая сущность воссоединяется, перемешивается… высшее проявление демократического единства.

Металлические лопасти перемешивают это варево, в которое добавляются порошки с содержащимися в них наночастицами. Вскоре из них вырастут роксоклетки, уже заряженные энергией на один день короткой жизни. У меня дрожат колени. Невольно начинаю думать о том, что мои собственные клетки отмирают одна за другой под натиском безжалостной энтропии. Жизненные силы, впитанные ими в этих вот емкостях, быстро расходуются, и через несколько часов распад даст знать о себе ощущением боли. Появится желание вернуться к тому, кто одушевил меня, чтобы оставить ему мои впечатления, мысли, чувства. Разгрузка — это единственный шанс дитто на жизнь после того, как его тело вольется в бесконечную реку переработанной глины.

Только на этот раз никакой разгрузки не будет. Никакого продолжения не будет. У меня не будет ничего.

Я опускаюсь к очередному уровню, более шумному, чем предыдущие. Из тех громадных емкостей, что остались у меня над головой, пенистое варево сливается через воронки в шипящие машины, медленно, с натугой, но безостановочно поворачивающиеся по вертикальной оси. Роботы-тракторы подтягивают тяжелые бобины с тончайшей сетью, сияние которой не в состоянии вынести глаз человека. Это и есть то, в чем будет держаться душа. По крайней мере таков научный вариант.

Состоящая из неразличимых на взгляд ячеек сеть соединяется с подготовленной глиной под исполинскими ротационными прессами. Полученная «паста» формируется, и на конвейер ложатся одна за другой тестистые гуманоидные фигуры. Они уже окрашены, и каждый цвет символизирует как стоимость, так и заложенные в заготовку способности. Поток их бесконечен. Одни поступают на склады-холодильники, откуда их развозят по торговым точкам. Это базовые модели, столь дешевые, что они по карману даже бедняку, получающему возможность жить вдвое более богатой и насыщенной жизнью, чем его предки. Другие направляются для доработки и усовершенствования в соответствии с особыми спецификациями.

По всей планете такие вот фабрики работают день и ночь, удваивая и утраивая население, рассылая заготовки в миллиарды домашних холодильников, дубликаторов и печей.

Чудо перестаешь замечать, когда оно доступно всем.

Наблюдая за работой мощных прессов, штампующих сотни заготовок в минуту, я вдруг ловлю себя на интересной мысли.

Ирэн и Джинин говорят, что я должен искать доказательство существования новейших тайных технологий здесь, во «Всемирных печах». Но послали они меня сюда не для этого!

Подумай, Альберт. У «ВП» есть конкуренты. «Тетраграм Лимитед», «Мегиллар Ахима аз оф Йемен», «Фабрик Хелм». Компании, приобретшие лицензии на патент Энея Каолина. Разве сокрытые инновации интересуют их меньше, чем маэстру и ее друзей? Обладая громадными ресурсами, они могут докопаться до истины куда быстрее. Например, предложив служащим «ВП» высокооплачиваемую работу. У «Всемирных печей» нет ни малейшего шанса сохранить в секрете принципиальные открытия вроде тех, о которых говорил вик Коллинс.

Да, зло процветает на почве таинственности. Это и движет Альбертом. Разоблачить злодеев. Добраться до правды. Но этим ли занимаюсь здесь я? Черт возьми, никто не в силах утаить нечто крупное и значительное в наши дни, когда разглашение информации дает тебе статус знаменитости и огромную денежную премию. Я держусь в бизнесе благодаря бесчисленным мелким хитростям и плутовству, на которые людей подвигает вечно неудовлетворенный дух. Но как можно скрыть секрет всемирного масштаба вроде того, о котором говорили мои наниматели?

Мне вдруг становится совершенно очевидно, что все их разговоры о «тайных прорывах» имели абсолютно другую цель. Они играли на моем тщеславии! Отвлекали намеками на будоражащие воображение