Удобнее быть не могло.
«Мы были старыми знакомыми и доверяли друг другу», — писал позднее Зодерман. Но печальная истина состояла в том, что трое из этой блестящей «Большой пятерки» были в годы войны коллаборационистами или симпатизировали нацистам. «Чисты» оказались лишь Хоув и Дюклу, последний в 1941 году был уволен правительством Виши за антифашистские убеждения.
Мы уже убедились, сколь двойственно отношение к Комиссии военных лет так называемых «нейтралов» Зодермана и Мюллера. Но самое неприятное то, что послужной список Луважа в оккупационный период — еще хуже. «Он был единственным выдающимся членом старой Комиссии, который вышел незапятнанным из этого тяжелого испытания», — заявляет в своих мемуарах Зодерман. Но он обязан был знать, излагая эти слова на бумаге, что пишет заведомую ложь.
Я тоже считал, пока не начал работу над этой книгой, что Луваж в годы войны, как и Дюклу, находился в почетной отставке. И только потом, когда ужасные времена остались позади, благодарное бельгийское правительство назначило его Генеральным инспектором внутренней безопасности, и этот рыцарь в сверкающих доспехах возник на мировой сцене, чтобы снова водрузить флаг чести и свободы своей обожаемой МККП. Но это оказалось не так. Луваж спокойно прослужил всю войну Генеральным инспектором внутренней безопасности в Брюсселе бок о бок с гестапо и полицией оккупировавшей Бельгию Германии. Он входил в редакционную коллегию журнала «Международная криминальная полиция» наряду с Эженом Бланю, трусливым шефом пронацистской румынской Секретной службы, Жаном Феликсом Бюффе — главой вишистской полиции, и Антонио Пиццуто — шефом римской полиции при Муссолини. Когда в 1944 году он издал книгу о методах и тактике расследования преступлений, его коллеги по редакции с готовностью и бесплатно предоставили ему место для рекламы.
А наглость Луважа поистине не знала границ. Он заявил собравшимся в Брюсселе делегатам, что «связался с доктором Дресслером, последним Генеральным секретарем МККП», чтобы выяснить местонахождение денежных средств Комиссии[25] — и при этом ни единого слова критики той непристойной роли, которую играл Дресслер в течение всей войны. Более того, с очаровательной скромностью он извинился перед делегатами «за то, что взял на себя инициативу, по настоянию некоторых членов Исполнительного комитета, и действовал как постоянный докладчик Комиссии, созывая это совещание». Но не уточнил — и это выяснилось лишь из военной книги Дресслера и журналов за 1943–1944 годы, — что на должность постоянного докладчика (по старому Уставу — это постоянный член Исполнительного комитета, часто посещающий совещания в берлинской штаб-квартире) его назначил сам Рейнхард Гейдрих. А утвердил на этом посту Эрнст Кальтенбруннер, тот самый Кальтенбруннер, которого Джастис Роберт Джексон, главный обвинитель от США на Нюрнбергском процессе, охарактеризовал в своей заключительной речи как личность, «принявшую кровавую мантию от Гейдриха, чтобы душить оппозицию и наводить ужас на податливые души и строить власть национал-социализма на фундаменте из трупов безвинных людей».
С таким же воодушевлением Рональд Хоув описывает «незапятнанную» личность Луважа в своих мемуарах как «одного из старейших и уважаемых полисменов в Бельгии».
До сих пор в кругах Интерпола придерживаются такого же мнения. Но в ноябре 1990 года я побывал в Брюсселе, где беседовал с Робертом ван Ховом, старшим офицером бельгийской полиции в отставке и вице-президентом Интерпола в начале 80-х годов. С некоторым удивлением ван Хов сообщил мне, что, готовясь к нашей встрече, пытался отыскать досье Луважа, но оказалось, что оно исчезло. «Не могу понять почему, — говорил он мне. — Да и трудно поверить, что Луваж, которого я никогда не знал лично, мог оказаться коллаборационистом. Тогда за какие заслуги ему после войны, в 1949 году, была вручена Золотая медаль Сопротивления?»
По крайней мере, сэр Рональд Хоув был достаточно искренен в своих мемуарах, соглашаясь с тем, что быть «членом полиции означает принадлежать к лучшему в мире профессиональному союзу». «Я твердо верю, — писал он, — что даже в разгар Суэцкого кризиса 1956 года, если бы мне довелось побывать в Египте (куда вторглась Великобритания вместе с Францией), мои друзья в египетской полиции позаботились бы обо мне». Каждый знает своих друзей. Когда Луваж испустил свой последний вздох в июле 1967 года, безымянный автор с симпатией писал: «Во время Второй мировой войны он стал Генеральным инспектором внутренней безопасности Бельгии и занимался этой особенно тяжелой работой». Как это похоже на тот вежливый, безобидный некролог, что напечатал официальный журнал Интерпола после смерти Дресслера!
Весьма и весьма ловкий прием.
Правду говоря, Луваж не по праву был постоянным докладчиком и регулярно ездил в Берлин, чтобы посидеть за круглым столом с Кальтенбруннером и провести приятные вечера, отдыхая на вилле на берегу Ваннзее. Ведь в Европе оставалось немало достойных людей, служивших в полиции и завоевавших уважение тем, что отказались участвовать в нацистских играх в любой форме. Тот же Михаэль Скубл, шеф полиции Вены и президент Интерпола во времена аншлюса, всю войну провел под домашним арестом; или Луи Дюклу, «освобожденный от служебных обязанностей» в 1941 году, или Кристиан Вельхавен, комиссар полиции Осло, брошенный в концентрационный лагерь, а затем в подземную камеру штаб-квартиры гестапо в Берлине. А 865 французских полицейских, расстрелянных или казненных гитлеровцами? А те, кто отдал свои жизни, сражаясь в рядах Сопротивления?
Даже Артур Небе, профессиональный немецкий полицейский и директор Международного бюро Интерпола военных лет, кончил свои дни на виселице, когда он окончательно отвернулся от своих друзей- нацистов и присоединился к неудавшемуся заговору против Гитлера в июле 1944 года.
В той же бельгийской полиции служил Роберт ван Хов, впоследствии вице-президент Интерпола. В ноябре 1943 года в двадцать лет он начал карьеру детектива в Брюсселе. Он вспоминает: «Для полицейского это были тяжелые времена. Наши руководители говорили нам, что при расследовании убийства германского офицера или коллаборациониста не стоит особенно стараться выяснять личность преступника, потому что тогда его ждет неминуемая смерть. Вот почему некоторые из наших начальников были затем арестованы немцами и оказались в тюрьме. Я лично знал двоих из них».
Он припомнил случай, когда его группа, обыскивая дом, вместо поддельных талонов на продукты обнаружила «много оружия и печатный станок для газеты Сопротивления». «Я спросил комиссара: «Что мне делать с этим?», А тот ответил: «Ты этого не видел». Мы все оставили и ушли. Через месяц в этом же доме обыск производили немцы и нашли то же самое, что и мы. Хозяин дома, это чучело, сказал им: «Сделайте то же, что и другие месяц назад: считайте, что вы ничего не видели!» На следующий день моего начальника арестовали. Нет, это было, говорю я вам, очень тяжелое время для полицейского!»
Нет прощения предательству или сотрудничеству с врагом. И все эти луважи, несмотря на их несомненное профессиональное мастерство, не заслуживают ни малейшего уважения.
Но зачем копаться во всем этом спустя пятьдесят лет после событий? Не оскорбляем ли мы незаслуженно уважаемую организацию?
Отвечу определенно: «Нет» — и по следующим двум причинам. Во-первых, то, что совершалось под прикрытием Интерпола полвека назад, никак не может быть поставлено в вину сегодняшней организации. Мы живем в другое время, в других условиях, в другом мире.
Во-вторых, есть опасность в том, что полицейские, выражаясь беспристрастными словами сэра Рональда Хоува, «принадлежат к самому лучшему профессиональному союзу в мире». Это сказывается на методах их работы. Страусиная позиция организации по отношению к позорному прошлому военных лет — а такова она и сейчас — имеет отношение к нынешним дням: полицейский не имеет права закрывать глаза на факты предательства в своих собственных рядах. Никакая профессия, никакое призвание не дают исключительного права на истину.
Закрывать глаза на события прошлого — значит не видеть будущего. И мы не вправе забывать, что десять лет назад, с 1980 по 1984 год, президентом Интерпола был Жолли Бугарэн, шеф полиции Фердинанда Маркоса, чье правление стало временем беззакония на Филиппинах. Имельда Маркос (гардероб ее насчитывал три тысячи пар туфель) даже способствовала своей речью на Генеральной ассамблее в Маниле в ноябре 1980 года избранию Бугарэна. Делегаты предпочли его видному альтернативному кандидату Стюарту Найту, директору Секретной службы США.
Более ста лет назад премьер-министр королевы Виктории Уильям Эварт Гладстоун произнес: «Цена свободы — вечная бдительность». История Флорана Луважа, искажение — и сегодня — правды о его
