что знал, что она даст объективный совет, особенно учитывая то, что после званого ужина она осталась беспристрастной. Сестра сказала, что Мэри Элизабет страдает от низкой самооценки, но я напомнил ей, что то же самое она говорила в ноябре о Сэм, когда та начала встречаться с Крейгом, а ведь Сэм совсем другая. Не может же всему виной быть низкая самооценка, правда?
Сестра попыталась всё мне разъяснить. Она сказала, что открывая мне все эти прекрасные вещи, Мэри Элизабет занимает «более высокое положение», которое не понадобилось бы ей, если бы она была уверена в себе. Она также сказала, что люди, которые всё время хотят сами контролировать ситуацию, боятся, что если они не будут этого делать, всё выйдет не так, как они задумали.
Не знаю, правда это или нет, но мне почему-то стало грустно. Не из-за Мэри Элизабет. И не из-за себя. Просто в целом. Потому что я подумал, что совершенно не знаю Мэри Элизабет. Я не имею в виду, что она меня обманывала, но она вела себя совершенно по-другому, пока я не узнал её получше, и если на самом деле она не такая, какой была вначале, лучше бы она сразу мне сказала. Но, может быть, она осталась такой же, какой всегда была, просто я этого не понимаю. Я просто не хочу быть очередной проектом, которым Мэри Элизабет руководит.
Я спросил сестру, что мне делать, и она сказала, что лучше всего быть честным в своих чувствах. Мой психиатр сказал то же самое. И потом мне стало очень грустно, потому что я подумал, что, может быть, я тоже стал не таким, каким Мэри Элизабет видела меня вначале. И, может быть, я обманываю её, не признаваясь, что постоянно слушать её, не имея возможности сказать что-то в ответ — трудно. Но я просто стараюсь быть любезным, как мне советовала Сэм. Не знаю, где я ошибся.
Я попытался позвонить брату, чтобы спросить об этом, но его сосед по комнате сказал, что он занят школьными делами, так что я решил не оставлять ему сообщение, чтобы не отвлекать от работы. Вместо этого я отправил ему по электронной почте своё сочинение по «Уолдену», чтобы он мог показать его своей девушке. Потом, может быть, если у них будет время, они могли бы его прочитать, и мы бы вместе его обсудили. И я мог бы у них обоих спросить, что мне делать с Мэри Элизабет, ведь у них хорошие отношения, и они должны знать, чем мне помочь. Даже если мы и не поговорим об этом, я бы всё равно с радостью познакомился с девушкой брата. Пусть даже по телефону. Однажды я видел её на видеозаписи одного из футбольных матчей брата, но это не одно и то же. Хоть она и была очень красивой. Но она не необыкновенная. Не знаю, зачем я тебе всё это говорю. Я лишь надеюсь, что Мэри Элизабет будет спрашивать у меня что-нибудь кроме того, как мои дела.
Я всё окончательно запутал. Серьёзно. Это просто ужасно. Патрик сказал, что лучшее, что я теперь могу сделать, — это какое-то время не высовываться.
Всё началось в прошлый понедельник. Мэри Элизабет пришла в школу с книгой стихов Э.Э. Каммингса. Она посмотрела кино, в котором упоминалось одно из его стихотворений, где руки женщины сравниваются с цветами и дождём. И это показалось ей таким прекрасным, что она пошла и купила книгу. С тех пор она много раз её перечитывала и сказала, что хочет, чтобы у меня тоже был экземпляр. Не тот, что она купила, а новый.
Весь день она говорила мне, чтобы я всем показывал эту книгу.
Знаю, я должен был быть благодарен, ведь это очень мило с её стороны. Но я не был благодарен. Нисколько не был. Не пойми меня неправильно. Я держался так, как будто был. Но на самом деле не был. Если честно, я начинал злиться. Может быть, если бы она отдала мне экземпляр, который купила себе, всё было бы иначе. Или, может, если бы она сама переписала стихотворение о дожде, которое ей нравится, на красивый листочек. И, определённо, если бы она не заставляла меня показывать эту книгу всем.
Выйдя из школы в тот день, я не сразу пошёл домой, потому что просто не мог говорить с ней ещё и по телефону, а мама не слишком искусно выдумывает отмазки. Вместо этого, я пошёл в центр магазинов и видеосалонов. Я зашёл в книжный магазин. И когда девушка за кассой спросила, не может ли она мне чем- то помочь, я открыл сумку и вернул книгу, которую мне купила Мэри Элизабет. Я ничего не купил на полученные деньги. Они просто лежали в моём кармане.
По дороге домой я мог думать лишь о том, какую ужасную вещь только что совершил, и начал плакать. К тому моменту, как я вошёл в дом, я плакал так сильно, что сестра даже отвлеклась от телевизора, чтобы поговорить со мной. Когда я рассказал ей, что сделал, она отвезла меня обратно в магазин, потому что в таком состоянии сам водить я не мог, и я снова забрал книгу, после чего мне стало немного лучше.
Когда тем вечером Мэри Элизабет спросила у меня по телефону, где я был весь день, я сказал ей, что ходил по магазинам с сестрой. И когда она спросила, купил ли я чего хорошего, я ответил «да». Я даже не подумал, что ей и правда интересно, но всё равно сказал «да». Мне было так стыдно из-за того, что я чуть было не вернул её книгу. Следующий час я слушал, как она рассказывает мне об этой книге. Потом мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я спустился вниз и попросил сестру снова отвезти меня в магазин, чтобы купить что-то милое для Мэри Элизабет. Сестра сказала мне поехать самому. И что лучше бы я честно рассказал Мэри Элизабет всё, что чувствую. Может, и правда стоило, но я подумал, что момент неподходящий.
На следующий день в школе я вручил Мэри Элизабет подарок, за которым ездил. Это был новый экземпляр книги «Убить пересмешника». Первое, что сказала Мэри Элизабет, было:
— Оригинально.
Я лишь напоминал себе, что она не язвила. Не смеялась надо мной. Не сравнивала. Не критиковала. На самом деле. Поверь мне. Так что я объяснил ей, что Билл даёт мне книги для внеклассного чтения, и что «Убить пересмешника» была первой. И что она много для меня значит. Тогда она сказала:
— Спасибо. Это очень мило.
Но потом она начала рассказывать, как уже читала эту книгу три года назад и подумала, что её все «переоценивают», а ещё как по этой книге сняли чёрно-белый фильм с такими известными актёрами, как Грегори Пек и Роберт Дюваль, и как он получил премию «Оскар» за лучший сценарий-адаптацию. На этом моменте я отключился и перестал слушать.
Я вышел из школы, прогулялся вокруг и вернулся домой только в час ночи. Когда я объяснил отцу, почему задержался, он сказал мне вести себя как мужчина.
На следующий день в школе, когда Мэри Элизабет спросила, где я был вчера, я сказал ей, что купил пачку сигарет, отправился в «Большой парень» и весь день читал книгу Каммингса и ел фирменные сэндвичи. Я знал, что говорить ей это безопасно, потому что вопросов о книге она задавать мне не будет. И оказался прав. После её тогдашнего рассказа об этой книге, думаю, что мне уже никогда не нужно будет самому её читать. Даже если захочется.
Наверное, тогда мне и следовало искренне рассказать о своих чувствах, но, если честно, я становился таким злым, совсем как когда играл в спортивные игры, и это начинало меня пугать.
К счастью, в пятницу начинались пасхальные каникулы, и это меня немного отвлекало. На каникулы Билл дал мне «Гамлета». Он сказал, что чтобы действительно сосредоточиться на этой пьесе, мне потребуется свободное время. Думаю, автора называть нет смысла. Единственный совет, который дал мне Билл, был о том, чтобы я рассматривал главного героя так же, как и главных героев в других прочтённых мною книгах. Он предостерёг меня от мыслей, что эта пьеса «слишком причудливая».
Вчера, в Страстную пятницу, у нас был особый показ «Шоу ужасов Рокки Хоррора». А особым он был потому, что все знали, что начинались пасхальные каникулы, и многие пришли в костюмах с мессы. Это напомнило мне о Пепельной среде в школе, когда все приходят с отпечатками больших пальцев на лбу. В воздухе витает оживлённость.
После шоу Крейг пригласил нас к себе попить вина и послушать «Белый альбом». Когда диск закончился, Патрик предложил поиграть в правду или вызов, игру, в которую он любит играть «под градусом».
Угадай, кто весь вечер выбирал вызов? Я. Просто я не хотел говорить Мэри Элизабет правду только из-за того, что того требуют правила игры.
