– А что «бедный Тейт» думает о своей жене?

Эйвери постаралась вспомнить все:

– Он думает, что она сделала от него аборт. Знает, что у нее были любовники. Знает, что она была плохой матерью и серьезно травмировала душу дочери. Будем надеяться, что это можно поправить.

– Ты и эту ответственность взвалила на себя?

Она услышала осуждающие нотки в его голосе и вскинула голову:

– Что ты хочешь этим сказать?

Он решил, что ей стоит успокоиться, и отправился на кухню за новой порцией выпивки. Вернулся и встал над ней, широко расставив ноги.

– Ты мне не врешь насчет того полуночного посетителя в больнице?

– Да как ты можешь мне не верить?

– Объясню. Ты пришла ко мне, дай вспомнить, когда это было, два года назад, пришла поджавши хвост – ты искала работу, любую работу. Тебя как раз уволили за то, что ты совершила непростительную журналистскую ошибку.

– Я пришла сегодня не для того, чтобы это вспоминать.

– А может, вспомнить все-таки стоит! Потому что мне кажется, за твоим идиотским планом стоит именно это. Ты тогда влезла в эту историю по уши. Не проверив фактов, ты сообщила, что молодой конгрессмен из Вирджинии убил свою жену, а потом выстрелил себе в голову.

Она сдавила руками виски, воспоминания нахлынули и разворачивались перед ее внутренним взором страшной бесконечной лентой.

– Репортаж с места события, Эйвери Дэниелз. – Айриш был к ней беспощаден. – Новости из первых рук! Ты тогда почуяла свежую кровь.

– Да, черт подери, все так. Это действительно была свежая кровь. – Она скрестила руки на груди. – Я видела тела, слышала, как визжали от ужаса дети, – они нашли их, придя из школы. Я видела, как они рыдали над тем, что сделал их отец.

– Предположительно сделал, черт побери! Ты ничему не учишься, Эйвери. Он предположительно убил свою жену, а потом размазал свои мозги по стенам. – Айриш отхлебнул виски. – Но ты была тут как тут со своим репортажем, не сказав этого весьма существенного слова и подставив свою компанию под обвинение в клевете. Ты подыгрывала камере, Эйвери. Тебе было не до объективности. По твоему лицу ручьем текли слезы, а потом, будто этого было недостаточно, ты стала вопрошать аудиторию, как мог человек, особенно занимавший такой важный выборный пост, совершить такой поступок.

Она подняла голову и с вызовом взглянула на него:

– Я помню, что я сделала. Не надо напоминать мне об этой ошибке. Я два года жила с этим. Я была не права, но я многому научилась.

– Ерунда, – проревел он. – Ты опять повторяешь то же самое. Ты лезешь, куда не положено. Делаешь новости, а не сообщаешь о них. Разве это не та возможность, которой ты ждала? Уж не эта ли история опять вынесет тебя на гребень?

– Хорошо, пусть так! – выпалила она. – Это была одна из причин.

– Это причина всего, что ты делаешь.

– Что ты хочешь сказать?

– Ты все еще хочешь добиться такой же известности, как твой отец. Ты хочешь дотянуться до него, быть достойной его имени, а у тебя никак не получается. – Он пододвинулся к ней поближе. – А сейчас я скажу то, чего тебе совсем не хотелось бы слышать. – Он тряхнул головой и отчетливо проговорил: – Он того не стоит.

– Остановись, Айриш.

– Он был твоим отцом, Эйвери, но он был и моим лучшим другом. Я знал его и лучше, и дольше, чем ты. Я любил его, но мог воспринимать его более объективно, чем ты или твоя мать.

Он оперся одной рукой о спинку дивана и склонился над ней:

– Клифф Дэниелз был блестящим фоторепортером. Лучшим, на мой взгляд. С камерой он был талантлив, не отрицаю. Но у него не было таланта делать близких ему людей счастливыми.

– Я была счастлива. Если он был дома…

– Это бывало редко, а когда он прощался, ты бывала безутешна. Я видел, как трудно Розмари переносить его долгие отлучки. Она была несчастна, даже когда он бывал дома, потому что знала, что это ненадолго. И все время она со страхом ждала его отъезда. Клифф жить не мог без опасности, это был его эликсир, источник жизненной силы. Для твоей матери это была болезнь, пожравшая ее юность и энергию. Его смерть была легкой и быстрой. Она же умирала долго, мучительно, несколько лет. Она начала умирать задолго до того дня, когда приняла упаковку снотворного. Так чем же он заслужил твое слепое восхищение, почему ты так хочешь быть достойной его имени, Эйвери? Самой главной наградой его жизни был не этот чертов Пулитцер, а твоя мать, но он был слишком глуп, чтобы понять это.

– Ты просто ревнуешь к нему.

Айриш выдержал ее взгляд:

– Да, я ревновал, ревновал к тому, как его любила Розмари.

И тут у нее пропал весь пыл. Она взяла его руку, прижалась к ней щекой. Из глаз ее текли слезы.

– Я не хочу, чтобы мы ссорились, Айриш.