На какой-то миг она забыла, что они как бы не знают друг друга. Она чуть было не окликнула его по имени и не помахала рукой. Каким знакомым и родным показалось ей это тощее бледное лицо и жидкий хвостик волос на затылке! Ей хотелось броситься к нему на грудь и сжать его в объятиях.

К счастью, лицо ее осталось бесстрастным. Она отвернулась, не показывая, что узнала Вэна. Тейт помог ей сесть в лимузин. Оказавшись на заднем сиденье под надежной защитой затемненного стекла, она посмотрела вперед. Как и все остальные, Вэн с камерой на плече пробирался ближе к отъезжающему автомобилю, прильнув к видоискателю.

Ей до боли захотелось очутиться опять в редакции, вечно заполненной табачным дымом, телефонными звонками, треском радиоперехвата и стуком телетайпов. Этот непрекращающийся поток входящих и выходящих корреспондентов, операторов и посыльных казался ей светлым пятном из далекого прошлого.

Лимузин отрулил от здания, в котором она провела последние несколько недель, и она ощутила невыразимую тоску по прежней жизни, в которой она носила имя Эйвери Дэниелз. Что стало с ее квартирой и вещами? Неужели их раздали чужим людям? Кто теперь ходит в ее одежде, спит на ее простынях, вытирается ее полотенцами? У нее вдруг появилось такое чувство, будто ее насильно связали, и проделали с нею что-то, против чего восставала вся ее душа. Но она понимала, что сама приняла безоговорочное решение на неопределенное время проститься с Эйвери Дэниелз. На карту были поставлены не только ее карьера и жизнь, но будущее и сама жизнь Тейта Ратледжа.

Рядом с ней устроился Тейт. Он задел ее ногу своей ногой и слегка коснулся груди локтем. Рядом со своим бедром она ощутила его сильное бедро. На какое-то время она погрузилась в уют и спокойствие.

Эдди, который сидел напротив на откидном сиденье, потрепал ее по коленке.

– Ты превосходно держалась, даже на вопросах. И ты здорово придумала, что взяла его за руку. Как по-твоему, Тейт?

Тот тем временем ослабил узел галстука и расстегнул воротничок.

– Она все сделала отлично. – При этих словах он погрозил Эдди пальцем. – Только мне не нравятся вопросы о Мэнди. Какое она имеет отношение к моей предвыборной кампании и результатам выборов?

– Никакого, просто люди очень любопытны.

– К черту любопытство. Она моя дочь. И я хочу ее защитить.

– Может быть, она чересчур защищена? – Хрипловатый голос Эйвери заставил Тейта резко повернуться.

– Что ты хочешь этим сказать?

– Сейчас, когда я показалась на людях, – сказала она, – они отстанут от тебя с расспросами обо мне и перейдут к более важным вещам.

В клинике она внимательно следила за ходом предвыборной кампании Тента по газетам и телевидению. Он одержал стремительную победу на предварительных выборах, но настоящая битва была еще впереди. В ноябре его соперником будет сенатор Рори Деккер.

Деккер был, можно сказать, постоянно действующим фактором в техасской политике. Он заседал в Сенате, сколько Эйвери себя помнила. Это будет схватка Давида с Голиафом. Невероятное преимущество Деккера, вкупе с отчаянной решимостью Тейта противостоять столь грозному сопернику, как никогда за все последние годы подняли интерес общества к предвыборной борьбе.

Почти в каждом выпуске новостей хотя бы пятнадцать секунд были посвящены предстоящим выборам, а уж Эйвери-то знала цену каждым пятнадцати секундам. Но в то время, как Деккер разумно использовал эфирное время для разъяснения своей предвыборной платформы, Тейт был вынужден тратить его на ответы на вопросы о болезни Кэрол.

– Если мы перестанем держать Мэнди под замком, – осторожно продолжала она, – любопытство прессы скоро угаснет. И тогда, я надеюсь, они станут интересоваться чем-то еще – например, твоей программой помощи фермерам, оставшимся без земли.

– В этом что-то есть, Тейт. – Эдди смерил ее недоверчивым взглядом, но в глазах его она прочла сдержанное уважение.

На лице Тейта нерешительность боролась с гневом.

– Я подумаю, – только и сказал он, отвернувшись к окну.

В молчании они доехали до штаба кампании. Эдди сказал:

– Всем не терпится тебя поскорее увидеть, Кэрол. Я попросил их очень уж не таращиться, но гарантировать ничего не могу, – предупредил он, пока она с помощью шофера выбиралась из машины. – Я думаю, если ты немного с ними побудешь, их доброжелательность только возрастет.

– Она побудет. – Не оставляя места возражениям, Тейт взял ее за руку и повел к двери.

От его самоуверенности и бесцеремонности у нее пробежал холодок по коже, но ей и самой было интересно увидеть штаб, поэтому она миролюбиво подчинилась. Однако, когда они подошли к двери, у нее от страха разболелся живот. Каждая новая ситуация, в которой она оказывалась, была для нее испытательным полигоном, минным полем, по которому ей предстояло аккуратно пройти, не сделав ни одного ложного шага.

За дверью их ждала атмосфера полного хаоса. Добровольные помощники Эдди говорили по телефону, одни вскрывали почту, другие запечатывали конверты, одни сшивали бумаги скоросшивателем, другие – доставали какие-то документы из папок, одни вставали, другие в это время садились. Все находились в движении. После тишины и покоя клиники Эйвери почувствовала себя как в сумасшедшем доме.

Тейт снял куртку и завернул рукава рубашки. При его появлении все добровольцы как один стали рваться поговорить с ним. Эйвери видела, что для всех в этой комнате он был героем и каждый считал своим священным долгом помочь ему победить на выборах.

Ей также было ясно, что слово Эдди Пэскела здесь закон, ибо все искоса на нее поглядывали и вежливо здоровались, но ни один не смотрел на нее с откровенным любопытством. Испытывая неловкость и неуверенность в себе и не понимая толком, чего от нее ждут, она неотвязно следовала за Тейтом, который не торопясь продвигался по комнате. Он находился в своей стихии, от него шли волны уверенности, которая