вертолет.

Ему все спокойнее лететь в этой хрустально ограненной скорлупке. Он смотрит то на пейзаж, то на приборы. Прошло десять минут от первого доклада, он делает второй, и, после одобрительного кивка командира, откидывается на дверь уже совершенно беззаботно. Он закрывает глаза и слушает, как поет в нем небесный камус… Интересно, — думает он, чувствуя, как засыпают, пригревшись, его ноги, — из всех новых борттехников только он выбрал собачьи, — остальные взяли овчину. Пес и овцы — есть в этом какая-то буколическая символика, — зеленый луг, веселый лай…

Борттехник проснулся от внезапной пустоты за спиной и хлестнувшего крапивой по лицу мороза. «Падаем!» — подумал он, опрокидываясь, махая руками и боясь открыть глаза. Еще успел подумать, что парашюта на нем нет, а высота всего 400, уже не успеть натянуть и застегнуть подвеску, и когда его найдут в тайге, он будет босиком, потому что непривязанные унты обязательно слетят… Тут он стукнулся обо что- то мягкое затылком, открыл глаза и увидел над собой перевернутое, беззвучно кричащее лицо борттехника Янкина. Они по-прежнему были в вертолете, который по-прежнему летел в крейсерском режиме на той же высоте, — просто борттехник Янкин резко открыл дверь в кабину пилотов, и спящий борттехник Ф. выпал спиной назад, вырвав при этом фишку своего шлемофона из разъема.

Борттехник Янкин схватил павшего за воротник куртки, рывком поднял, и сквозь гул двигателей и куртку на голове борттехник Ф. услышал его крик:

— Лоси, командир! Давай погоняем!

Перегнувшись через борттехника Ф., Янкин показывал рукой в левый блистер. Командир взглянул, заложил вираж левым креном, сделал круг, и когда земля снова улеглась перед борттехником Ф., он, глядя по направлению указующего перста Янкина, увидел десяток темно-серых вытянутых теней. Прижатые к земле высотой наблюдателя, лоси текли цугом меж деревьев. Командир отдал ручку, вертолет спикировал, пошел над самыми верхушками

— За рога не зацепи! — пригибая голову борттехника Ф. к автопилоту, азартно кричал борттехник Янкин. — Вон, двое не скинули еще!..

Но лоси никак не среагировали на шум и ветер с небес. Вытянув морды, они продолжали плыть по предзимью на юг.

В Зее, когда ждали у проходной, пока им вынесут банки полные сметаны, борттехник Ф. сказал борттехнику Янкину:

— Понимаешь, у меня на вертолет условный рефлекс есть. Я подростком у отца в партии летом работал. Забрасывали туда вертолетом. Привык — как взлетели, так спать. Вот и сработало…

Лейтенант Ф. врал. В партии у отца он, и правда, работал, но добирался туда исключительно на машинах, и ни разу — на вертолете. Хотя, вертолет видел и даже выносил из его чрева тюки и ящики, — значит, мог и летать.

— Ты знаешь, — покосился на него старший лейтенант Янкин, — я вот никогда не работал в геологической партии… Но в вертолете сплю всегда, если случай подворачивается. Особенно — не поверишь! — после приема пищи. — Он засмеялся. — Да ты не бери в голову, это нормально. И твой первый полет показал, что с нервами у тебя полный порядок. Ты — прирожденный борттехник!

Гудит в печке-бочке керосиновое пламя. В эскадрильском домике тепло. За столом сидит лейтенант Ф. Он исправляет записи в своей летной книжке. За тем же столом, ближе к печке, играют в шеш-беш два капитана — борттехник Гуртов и техник звена, которого все зовут по отчеству — Лукич. Лукич усат и морщинист, молодым борттехникам он кажется дедом. Сейчас автор понимает, что Лукичу было около сорока.

Открывается дверь, входит в морозном облаке старший лейтенант Янкин. Он с матом бросает на стол стопку холодных синих формуляров. Борттехник Ф. уже знает, что в этих толстых альбомах записывается налет вертолета, двигателей, редукторов. Оказалось, борт, на котором начал стажироваться лейтенант Ф. выработал свой ресурс и его надо продлять, то есть борттехник Янкин должен гнать борт на завод в Арсеньев и ставить его на капремонт.

— Что, Янкель, — усмехнулся в усы Лукич, — небось, забыл, когда крайний раз формуляры заполнял? Вот и проворонил ресурс.

— Лукич, потом поехидничаешь, лучше помоги быстренько заполнить, — сказал Янкин, снимая куртку и садясь за стол. — Я из Хабары зимнюю резину к твоей «копейке» привезу. Ты примерно подгони ресурс по редуктору, я потом распишусь.

— Ладно, Френкель, — сказал Лукич. — Но не привезешь резину, больше в полет не выпущу.

И он подвинул к себе формуляр.

Высунув языки, они писали. Ставили дату, время налета, потом должность, звание и фамилию — б/т ст. л-т Янкин — и тут Янкин расписывался, а Лукич оставлял графу пустой — Янкин распишется.

Борттехник Ф., закончив заполнение своей книжки, ушел на борт — вечерело, пора было закрывать и чехлить. Когда он вернулся в домик, Лукич, облегченно распрямившись, двинул формуляр к борттехнику Янкину:

— Расписывайся, Френкель…

— Спасибо, Лукич! — Янкин пролистал к началу, прицелился ручкой, замер, всматриваясь, и вдруг заорал: — Какой, нахер, Френкель, старый пердун?! Ты мне за год тут напортачил! Какой я тебе Френкель?!

— Ой… — сказал Лукич, прикрывая усы рукой. — Ошибся малость, знал же, что Янкель!

— Какой, нахер, Янкель! Моя фамилия — Янкин! Ян-кин! Я же не пишу в журнале подготовки «начальник ТЭЧ звена Лукич»! Что теперь делать с этим Френкелем?

— Ладно, ладно, давай бритвочкой подчистим, потом ручкой…

— Вот и чисти!

— А резину привезешь?

— Френкель привезет…

— Так и знал, вся работа насмарку… — пробурчал Лукич и придвинул к себе формуляр. — Вредный ты, китаец Ян-кин…

Шли большие учения. На аэродроме Среднебелая в тот вечер было тесно и весело, как в каком- нибудь космопорте, лежащем на перекрестке межгалактических путей. Здесь собрались борта со всего Дальнего Востока, и встречам не было конца, — в темноте раздавались звон бутылок, бульканье, хохот. Двухгодичникам искать в толпе было некого, и они спокойно ужинали в полупустой столовой. На их столике не было чайника — того стандартного для всей армии мятого полуведерного, с носиком-хоботом трубящего слона, наполненного то желтым кипятком с плавающими чаинками, то теплым киселем. Борттехник Ф. обернулся, поискал глазами. Ближайший чайник стоял на столике, за которым сидел спиной к ним здоровенный вертолетчик. Он шумно втягивал макаронины и жевал, кивая, словно соглашаясь со вкусом поглощаемой пищи. Борттехник внимательно посмотрел на затылок едока и на его подвижные уши, встал и подошел. Ни слова не говоря он взял чайник за ручку, поднял невысоко над столом и начал медленно уводить. Человек перестал жевать и следил за уходящим чайником, поворачивая голову. Наконец сглотнул и мрачно сказал:

— Верни на место и спроси…

— А ху-ху не хо-хо? — сказал борттехник Ф. как можно более наглым голосом.

— А в рыло? — медведем поднялся человек, разворачиваясь и отгребая ногой стул. — Ты на кого…