Из Дели летели бизнес-классом.

Луиза чувствовала себя самой несчастной путешественницей на свете. От этого не спасали ни гордость своим «исследовательским подвигом», ни молчаливое одобрение профессора Хаксли, ни восхищенные речи Дороти. Ее интересовал только Френсис, а он сидел, молчаливый, в трех шагах от нее – с ними и в то же время один, недосягаемый, как альфа Центавра, и неприступный, как гордый средневековый форт.

Он загорел. Здесь, в самолете, на фоне белокожих европейцев, возвращающихся домой из кратковременных командировок и отпусков, он казался отлитым из бронзы – статуя героя или бога, величественная и бесстрастная. Синие глаза – как ограненные топазы в полумраке – не светились.

Луиза бы год жизни отдала, лишь бы узнать, о чем он думает.

Увы, год ее жизни, по-видимому, никому нужен не был. Придется проживать его самой, причем в полнейшем неведении относительно мыслей Френсиса.

Все события «после» Луиза вспоминала с огромным трудом, будто поздней ночью смотрела фильм – что-то увидела, что-то проспала.

Как их с Френсисом вытащили, она не помнила. Помнила испуганное лицо профессора Хаксли, недоверчиво-ревнивый взгляд Кристиана. Дороти, кажется, упала в обморок. Джил поблизости не оказалось, но потом она визжала, когда ей показали фотографии и позволили спуститься вниз по веревочной лестнице.

Френсис оказался в худшем состоянии, чем можно было предположить: он держался в подземелье, чтобы подбодрить ее, но на самом деле было ему очень плохо. Луиза отсыпалась до следующего дня, а потом Джил сказала, что Френсис еще не выходил из палатки, и еще сутки Луиза сидела у его постели, потому что у него началась лихорадка, вероятно от перенапряжения.

Потом ему полегчало, хотя он еще долго был бледным и осунувшимся. Как только здоровье Френсиса оказалось вне опасности, Луиза с позором скрылась из его палатки, потому что ей было мучительно неловко за произошедшее там, в храме.

И даже лавры первооткрывательницы уникального подземного храма Восьми Божеств ее не очень веселили. Она с ужасом думала, что было бы, если бы коридор не изгибался, как улитка, и не заканчивался бы под самым сердцем холма, если бы храм располагался не под центральным покоем дворца и если бы Кристиану не пришло в голову вскрыть засыпанный землей и камнями люк…

Френсиса она старательно избегала, страшно от этого страдая. Ей казалось, что лучше умереть, чем услышать от него извинения за всплеск желаний, вызванный углеродным опьянением. Поэтому их единственный разговор без свидетелей закончился на том, что она скомканно поблагодарила его за спасение своей жизни в подземелье и торопливо обняла.

По ночам она часто просыпалась от своих всхлипов. Благо у Дороти был поразительно крепкий сон.

До предполагаемого возвращения в Англию оставалось все меньше и меньше… от этого хотелось выть и грызть подушку зубами. Но Луиза знала точно, что пробужденные Френсисом желания не имеют никаких шансов на исполнение.

Мягко гудели турбины. Время от времени Луиза впадала в мутное, дремотное состояние, и ей снова виделось: желтоватый в отсветах фонаря камень, шершавые стены, глаза Френсиса, лихорадочно блестящие… И если нырнуть глубже в этот полусон, можно ощутить – волшебное – его шею под своими руками, и жесткие завитки волос на затылке, солоноватый запах щеки и головокружительный поцелуй…

Как все-таки не вовремя появился горе-спаситель Кристиан! Еще бы полчаса – и кто знает, может быть…

Похоже, в жизни Луизы самые счастливые полчаса не состоялись.

– Луиза, когда ты опубликуешь статью о своей находке? Я хочу на нее сослаться в книге. Пусть не думают, что это пустой плод моего воображения. – Джил оторвалась от своего блокнота, в котором строчила что-то каждую свободную минуту. По ее рвению можно было предположить, что из книги выйдет толк.

– Наверное, в следующем «Вестнике археологии», – вздохнула Луиза. – Нужно будет поднять литературу, поместить, так сказать, нашу находку в ряд культурных памятников того времени… – Она покосилась на Кристиана. Вот кому было бы не в пример легче справиться с этой задачей, так это специалисту по Индии.

Но уж это достижение она ему не отдаст!

Кристиан меланхолично жевал попкорн. Пожалуй, ему стоило родиться в век Байрона: там вполне органично смотрелась бы его хандра.

Расставались тепло и немножко нервно. Луизе это напомнило прощание в летнем лагере: все обмениваются адресами и телефонами, клянутся поддерживать связь, смеются и плачут… Сейчас, правда, никто не плакал: не на всю жизнь ведь расстаются, на следующей неделе будут пресс-конференция и семинар по результатам экспедиции. Благодаря участию молодого Шиолы научно-исследовательское мероприятие наверняка займет достойное место в светской хронике…

Кристиан пожал ей руку – в меру вежливо, в меру тепло, почти безразлично.

– До встречи, Луиза.

Все уже сказано. И все закончено. К счастью.

– Счастливо, Крис.

Это официальное прощание не укрылось от Дороти. Луиза получила от нее взгляд, полный сочувствия. Прожив всю жизнь в гордом одиночестве, Дороти болезненно относилась к браку и его целостности. Согласно ее философии, любой муж лучше, чем отсутствие мужа. Непонятно только, как при таких взглядах ей, с ее-то обаянием, энергией и привлекательностью, удалось остаться старой девой.

– Луиза… – Френсис взял ее за руку, будто для пожатия, и будто забыл отпустить. Так и стояли. Луизе показалось, что они нырнули вместе в иной временной пласт. И движение в окружающем мире происходит то ли очень медленно, то ли слишком быстро – не уловить…

– Спасибо… за все. – Говорить стало трудно, слова сделались тяжелыми, как речные струи.

– Не стоит. Хотя… я тоже хочу сказать спасибо. Ты меня поставила на ноги. Во многих смыслах.

– Очень рада была познакомиться, Френсис. Наверное, если бы не эта экспедиция, мы бы никогда не встретились.

– Никогда не говори никогда. – Он улыбнулся мягко, ласково, ей одной.

Захотелось взвыть или броситься ему на шею и не отпускать…

– Мы обязательно увидимся еще.