А дело было еще и в том, что сестра сеньора де Мендосы, сопровождавшая герцогиню, предупредила брата, что за прекрасная и благородная гостья явилась к нему, — посему он не преминул показать себя с лучшей стороны, появился перед ней на статном испанском скакуне и был столь обходительным, что мнимая богомолка — удостоверясь в справедливости похвал, расточаемых ему молвою, — еще крепче полюбила его и за красоту, и за мужественную, благородную осанку, каковую она ценила не менее прочих добродетелей и совершенств; ибо предчувствовала, что благородство его души окажется весьма не лишним в будущем, когда ей придется стерпеть ложный навет графа Панкальера, усомнившегося в ее чистоте. При всем том — хотя она нашла его смелым и предприимчивым в воинской науке — он оказал себя неловким в любви; при ней он держался холодно, почтительно, не решаясь на осаду ее сердца пламенными речами, а жаль: это бы ей понравилось более всего — ведь именно за такими усладами она и пускалась в путь. Вот почему, сочтя его почтительную сдержанность любовной трусостью, она, разочарованная, назавтра же отправилась восвояси, не испытав должного удовольствия.
Как видно, подчас дамы столь же пылко привечают отважных в любовной науке, сколь и в воинской, и не потому, что желают, чтобы те были слишком дерзкими и непочтительными, неукротимыми и глупыми, как многие известные мне люди, — нет, здесь потребен medium[50] .
Я знавал многих, кто упустил счастливый случай только лишь из сугубой почтительности, и мог бы припомнить сколько угодно поучительных историй об этом, но опасаюсь, что они заведут меня в сторону, и потому поведаю о них в ином месте; а пока ограничусь единственной.
Слышал я, что однажды некая дама, притом из красивейших, прознав о доблестях одного молодого принца, уже одержавшего победу в двух баталиях и особо прославившегося своими воинскими подвигами, страстно за-хотела его увидеть и ради этого, изобретя какой-то предлог, о котором мне не ведомо, отправилась в провинцию, где он тогда пребывал. Что есть невозможного для смелого и любящего сердца? Она видит его — и в свое удовольствие наслаждается этим зрелищем, поскольку он загодя выезжает далеко навстречу ей и встречает ее со всеми возможными и невозможными знаками почтительности, достойными столь блистательной и высокорожденной особы. В этом, как утверждают некоторые, он даже слишком преуспел: приключилось то же, что было меж сеньором де Мендосой и герцогиней Савойской; здесь также чрезмерная вежливость и скромность породили подобное же неудовольствие и разочарование. И она отправилась назад с теми же притязаниями, с какими прибыла. Весьма вероятно, что, ограничившись малым, он лишь потерял время, и она не подчинилась его прихоти; как бы то ни было, делу это не помогло, хотя оба вышли из положения с немалым достоинством и заслужили всеобщее уважение.
Так чему же послужит предприимчивая дерзость, ежели она не окажет себя равно в боевом деле и амурных приключениях? Ведь бранная и любовная потехи сродни друг другу и пользуются одинаковым почетом; как сказано У древнего поэта: «Всякий возлюбленный — воин; и Купидон, подобно Марсу, располагает своими укреплениями и оружием». Господин де Ронсар сочинил по этому поводу красивый сонет в первой книжке своих «Любовных стихов».
Итак, желая еще раз возвратиться к тому, с каким интересом относятся нежные особы к благородным и отважным мужам, приведу то, что слыхал о беседе ныне царствующей королевы Английской Елизаветы с великим приором Франции из Лотарингского дома и господином д’Амвилем, ныне известным под именем коннетабля де Монморанси. Перебирая за ужином достойные добродетели, все стали хвалить покойного монарха Генриха II за его великодушие и доблесть как на поле брани, так и в миру. И тут ее величество назвала его «весьма воинственным» во всех деяниях. Королева Англии присовокупила, что, не погибни он так рано, она бы исполнила свое намерение посетить сего короля в его владениях и даже повелела приготовить галеры для путешествия во Францию, чтобы собственноручно заключить договор о мире и верности. «Это, наконец, было одним из моих желаний, — заключила государыня, — повидать его; думаю, и он сам не отказал бы мне в этом. Ведь мне по нраву мужественные люди, и меня рассердило, что смерть похитила столь храброго короля, по крайней мере до того, как я смогла с ним встретиться».
Та же королева спустя некоторое время, услышав столько хорошего о господине де Немуре — о его достоинствах и совершенствах, — захотела разузнать о нем у ныне покойного господина де Рандана, когда король Франциск II послал его в Шотландию заключать мир под Малым Лейтом, который был осажден. И господин де Рандан поведал ей о его великих добродетелях и доблести; а поскольку посол столь же хорошо разбирался в делах любовных, как и в военной науке, он распознал в лице государыни искорку любви и сердечного расположения и разжег в ней желание увидеть Немура воочию. Не желая останавливаться на уже проторенной дорожке, он взял у нее слово, что ежели Немур явится, его примут охотно и радушно, а из этого заключил, что дело может окончиться свадьбой.
Управившись с поручением, он поспешил ко двору и в подробностях описал свою беседу королю и господину де Немуру. Король настоял на том, чтобы господин де Немур прислушался к сим словам, что тот и сделал с отменным удовольствием, ибо это обещало ему получить столь великие владения через союз с такой красивой, добродетельной и благородной королевой.
Дело сразу разгорелось; на немалые средства, выданные королем, он приготовился основательно, не жалея денег: ливреи, наряды, лошади, оружие были выбраны самого лучшего свойства и не скупясь, ничего не упустили — я сам тому свидетель. Все было готово, чтобы предстать пред очи прекрасной монархини, а сопровождать жениха стремились самые блистательные кавалеры французского двора, что побудило королевского шута Греффье написать, будто за море навострился «весь цвет нашего дворянского чертополоха», и этим уколоть легкомысленную придворную молодь.
Меж тем господин де Линьероль, весьма ловкий и обходительный человек, в те времена пользовавшийся покровительством господина де Немура, был отправлен к упомянутой королеве и возвратился с прекрасным и достойным ответом, в котором монархиня выражала свое удовольствие и торопила с приездом. И помнится мне, что при дворе уже считали этот брак делом решенным, но затем вдруг помолвка расстроилась — все так и остались ни с чем, при больших тратах, оказавшихся бесполезными и напрасными.
А я бы лишь прибавил, что тот французский вельможа, от коего и зависел этот разрыв, был, возможно, одержим иными любовными увлечениями и не смог вырваться из их плена, ибо он слыл столь совершенным во всем — молва признавала за ним безусловное первенство и в доблести, и в прочих добродетелях, — что дамы преследовали его по пятам; и на моих глазах немало ловких обольстительниц или непорочных девиц были готовы пожертвовать ради него своим обетом целомудрия.
В «Ста новеллах» Маргариты, королевы Наваррской, мы найдем удивительную историю некой дамы из Милана, уступившей покойному господину де Бонниве, что стал потом адмиралом Франции, когда он домогался от нее любви. В ту ночь названная особа созвала служанок с обнаженными шпагами, чтобы они устроили шум в прихожей, лишь только француз соберется укладываться в постель; те все исполнили по слову хозяйки; она же, приняв испуганный вид, запричитала, что теперь ей конец; там, снаружи, ее грозные братья — и ему надлежит поскорей забраться под кровать или укрыться за занавесью. Однако господин де Бонниве не устрашился; одну руку он замотал плащом, другой сжал рукоять шпаги и сказал; «Где эти достойные братья, что вздумали меня напугать или навредить мне? Когда они увидят меня — они не осмелятся взглянуть даже на кончик моей шпаги». С тем он распахнул дверь и вышел, готовый к схватке, но увидел лишь женщин, дотоле производивших большой шум и звон; теперь же они перепугались и, перебивая друг дружку громкими восклицаниями, поспешили во всем сознаться. Господин де Бонниве, не увидя достойного противника, послал их всех к дьяволу; возвратился в комнаты, затворил за собой дверь и приблизился к даме; а та принялась смеяться и целовать его, признав, что сама подстроила все это, и уверяла, что никогда не допустила бы его до себя, будь он трусом и не докажи храбрости, приписываемой ему молвою; коль скоро же он явил себя таким решительным и бравым, она осыпала его лобзаниями, увлекла на ложе; и о том, как протек остаток ночи, нам уместнее помолчать, ибо мы ведем здесь речь об одной из самых очаровательных красавиц Милана, чью взаимность Бонниве пришлось завоевывать весьма долго.
Я был знаком с одним достойным дворянином, которому дама, разделявшая с ним постель в отсутствие мужа, устроила подобный же подвох: вдруг к ним вбежала ее служанка и объявила, что супруг вернулся. Дама, прикинувшись удивленной, попросила его спрятаться в дальних покоях, ибо, уверяла она, иначе ее ждет погибель. «О нет, — вскричал этот господин, — я не буду прятаться, а ежели он войдет — я убью его!». Одним прыжком он бросился к своей шпаге; прелестница же рассмеялась и призналась, что
