попал сюда, но, похоже, с тех пор сменился пароль. Зах попытался вообразить, каким может быть новый пароль, попытался нащупать себе дорожку по краю затраханного сознания Тревора. Он заставил себя не просто расслабиться, а обмякнуть, отдаться наркотику, не думать ни о чем, кроме проецирования. Он рвал на себе волосы, оттягивая скальп, пытаясь вырвать призрак себя из собственного черепа. Ничего не срабатывало. Зах снова рухнул на матрас и, обняв Тревора, зарыдал у него на груди. На коже Тревора проступила тонкая пленка пота. Пот переливался призрачными красками и слабо пах кофе.
Кофе…
В голову Заху пришла опасная мысль.
Он снова пощупал пульс Тревора,
— Я люблю тебя, Трев. Я иду за тобой. Попытайся не зайти слишком глубоко, — прошептал он, поцеловав Тревора в щеку.
Он рывком поднялся, едва не потерял сознание, когда кровь прилила к голове, попытался отдаться головокружению, но оправился. Пройдя через спальню, он осторожно вышел в коридор и, отказываясь глядеть в сторону ванной или на дверной проем в гостиную, отказываясь оборачиваться, проскользнул на кухню. Даже в этом доме он никогда раньше не чувствовал себя в смертельной опасности.
Зах открыл холодильник и, прищурившись на ослепительный свет, достал купленный Тревором пакет кофе. Кофе он перенес к кофеварке с “Кладбища забытых вещей”, засыпал приличную порцию в контейнер, а потом набрал из крана воды. Несколько секунд спустя кофеварка забулькала, и кухню наполнил темный насыщенный аромат. Заха тут же начало подташнивать от запаха: он знал, что ему, вероятно, придется сделать.
Зах не смог дождаться, когда наполнится стеклянная емкость. Как только в ней собралось жидкости на чашку, он сдернул ее с подставки и плеснул кофе в кружку. Поток варящегося кофе зашипел на подогревающей подставке. Нервы Заха сочувственно дернулись. Он ткнул емкость на место, щелкнул выключателем, отключив агрегат, и, схватив дымящуюся кружку, поспешил с ней в спальню.
— Трев? Хочешь джавы? Давай же…
Приподняв одной рукой голову Тревора, он без особой надежды поводил у него под носом кружкой. Как он и боялся, Тревор не среагировал. Нет сомнений, он в отрубе.
Зах заглянул в кружку. Полная подспудных зловещих красок, черная поверхность кофе мерцала словно нефтяное пятно. Для Заха она была все равно что поверхность смерти. Сердце у него екнуло, и Зах заранее извинился перед ним за то, что собирается совершить.
Сделав глубокий вздох, он подул на демоническую джаву, наркотик, носящий почти что имя его отца. Вознеся молитву различным своим богам, он попытался унять дрожь в руках.
Потом поднес кружку к губам и одним духом проглотил горькое варево.
21
Тревор поднимался сквозь сиропный воздух комнаты, через потолок и крышу — в саму черную ночь. Небо выгибается над ним огромной черной чашей, усеянной сотнями бриллиантов.
Тревор видит заполонивший крышу кудзу, игрушечный автомобильчик, прикорнувший за домом, иву во дворе, под ветвями которой они с Захом разговаривали в первый день, — ее плети взмахивают и колышутся в ужасающем, остром как бритва свете луны. Он поднимается все выше и выше. Вдалеке он видит темные и тихие улицы Потерянной Мили. Дом теперь далеко внизу — игрушечный квадратик, о котором почти можно забыть.
Но мне не здесь следует быть, возникла из ниоткуда тревожная мысль. Нужно вернуться в Птичью страну…
И будто враз пустили назад с ускорением видеофильм: он начал падать по головокружительной спирали к крыше, через сосущий соки дома виноград, назад через потолок и в комнаты. И вот он уже, растаяв, по стенам и трещинам… Уходя в электропроводку. Капая из кранов и исчезая в водостоки, в осколки разбитого зеркала…
Он здесь.
Эта мысль наполнила его холодным возбуждением, граничащим со страхом. Чем бы, где бы ни была Птичья страна, теперь он там.
Вернулось ощущение тела. Он открыл глаза и обнаружил, что стоит на углу улицы в городе, который не мог бы назвать. Это была сумма составляющих всех городов, в которых он когда-либо бывал, — заброшенные кварталы, сомнительные трущобы, где по пепельным зданиям елозят невразумительные граффити, где выбитые окна забраны досками, где рваные плакаты льнут к телефонным столбам, топорщась, отклеиваются от кирпичных стен. Редкие пятна цвета в этом ландшафте казались чем-то неверным.
Тротуар и улица пусты. Хотя ломоть неба над Тревором был болезненного пурпурного цвета — так оно отражало, скрывая луну и звезды, свет города, — стояла глубокая ночь. В зданиях вокруг Тревор не заметил никаких признаков жизни. Кругом не слышно ни шума машин, ни человеческих голосов.
Но это место как будто не таило в себе угрозы. Ему подумалось, он узнает его. Он даже был уверен, что город признал его. Выбрав наугад направление, Тревор зашагал, сам не зная куда. Вдалеке вроде бы слышались завывания саксофона, но вой то появлялся, то снова исчезал — в конце концов Тревор не знал точно, слышит ли он его вообще или ему только чудится.
Он миновал затянутую мелкой проволочной сеткой темную пасть крытой автостоянки (участок за ней был усеян битыми бутылками), потом прошел мимо череды лавок скупщиков, автоматических прачечных, витрин церквей Святого Света — все закрыто. И у всего окаменелый, сжатый и напряженный вид: больше, чем два измерения, но не совсем три. Здания были вполне материальны, он чувствовал тротуар под ногами, холодный ночной ветер сдувал волосы с лица, Тревор чувствовал, как движутся кости в пальцах, когда он засунул руки в карманы…
Карманы? Он же голым лежал в постели с Захом. Тревор опустил взгляд и увидел, что он одет в черный в тонкую полоску двубортный пиджак с широкими фигурными лацканами по моде сороковых годов. Под пиджаком оказалась черная сорочка, поверх которой болтался небрежно завязанный яркий клетчатый галстук. Штаны соответствовали пиджаку, а на ногах у него была пара потертых, но явно дорогих черных туфель. Подобной одежды он никогда не носил, но видел десятки и сотни фотографий Чарли Паркера точно в таком прикиде.
