ребрами. Тревор почувствовал, как их вновь соединяет яркая лента энергии, столь же неуловимая и постоянная, как частицы и волны, составляющие свет, материю, звук.
Комната кружится и вращается. Со стен ласково машут его рисунки. Матрас под ним столь же невещественен, как будто под ними разверзлась огромная дыра, уходящая через пол и фундамент дома, словно сам матрас вот-вот растворится и они провалятся и будут падать вечно в одиночестве бесчувственной черной пустоты, в пустой Вселенной. Резко выдохнув, Тревор крепче обнял Заха. Началось…
— Все в порядке, — успокоил его Зах. — Сильные грибы, вот и все. Держись за меня, и все с тобой будет хорошо.
— Ты… ты сможешь… — Тревор понятия не имел, что собирался спросить. Зубы у него стучали.
— Трев, просто расслабься и доверься мне. Смотри на огни. Все хорошо. Я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю… но это так странно…
— Это и должно быть странным. Затем и принимают наркотики — они заставляют тебя все чувствовать иначе. Не борись с этим.
Зах гладил волосы Тревора, растирал ему руки и плечи, пока напряженные мышцы не начали расслабляться. Пальцы Тревора сжались. Зах заставил его разжать кулаки, поцеловал зеркально идентичные карты ладоней, мозоли от карандаша, замысловатые узоры на подушечках Треворовых пальцев. Взяв мизинец в рот, Зах мягко потянул и услышал судорожный вздох Тревора.
— У тебя бархатный язык.
— А у тебя руки на вкус как морская вода.
Поцеловав левое запястье Тревора, Зах провел языком вверх по руке до мягкой ложбинки локтя. Тревор со вздохом слегка расслабился, хотя его пульс все еще испуганной птицей бился под языком Заха. Вены на сгибе локтя: вены джанки, вены, которые режут, желая истечь кровью.
Зах скользнул губами по руке Тревора, поцеловал выступающие бугорки белых шрамов. Он не решался проделать такое раньше, не уверенный, как отнесется к этому Тревор. Но сейчас рябь шрамов была настолько притягательной, что он не смог устоять.
Зах воображал, как бритва прорезает плоть Тревора, словно нож — масло. Как ледяные глаза Тревора кричат с бесстрастного лица, когда он смотрит, как взбухает в порезах кровь.
Тревор издал слабый стон, идущий из самого горла. Зах сильнее пососал нежную плоть, и шрам, который он целовал, открылся под его языком будто губы в страстном поцелуе. Медный вкус свежей крови скользнул в его рот.
Тревор почувствовал слабое покалывание в руке, потом снова и снова, потом укололо болью в трех местах разом — боль была глубокой и острой, пронзающей до кости. Поднявшись на локте, он увидел, как открываются на левой руке давние шрамы, как они расходятся, словно маленькие красные рты. Зах глядел на него в растерянности, сменившейся ужасом, когда он понял, что и Тревор тоже видит кровь. Рот его был окрашен темно-алым, такие же мазки испачкали его лицо, казались слишком яркими на белизне кожи.
— Трев? Что…
Тревор испытывал неземной покой. Открытые раны болели не больше, чем в тот момент, когда он наносил их. Это было скорее как сливать из себя боль. Он ясно вспомнил теперь это чувство.
— Она почти здесь, — сказал он.
— Что?
— Птичья страна.
Невероятно расширенные зрачки Заха поблескивали. Рот его был слегка приоткрыт. Взяв его за руки, Тревор потянул его на себя, пачкая тело Заха кровью. Он поцеловал липкие губы Заха.
— Не бойся.
— Но… у тебя же кровь идет.
— Это ненадолго.
— Тревор! Так получи же свои стигматы, черт побери, только не дури мне голову этой мистикой! — Зах ударил кулаком в матрас. — Не смей умирать — если ты умрешь, Богом клянусь, я пойду за тобой — я тебя достану и буду преследовать твой чертов призрак…
— Я не собираюсь умирать. Иди сюда. Обними меня.
Он крепче обнял Заха, чувствуя, как струится между ними, стекает по хребту Заха кровь. Я должен идти, думал он. Ты — единственное, что может привести меня назад. Но промолчал — такие слова только еще больше напугают Заха.
Он не знал, куда идет или даже как он это делает. Он знал, что это будет Птичья страна, настоящая Птичья страна, лежащая — как это ни парадоксально — далеко за пределами этого дома и в самых его глубинах. Птичья страна — это не просто место из его прошлого, место из его детства, место, где он обрел свой талант и свои сны. Это — то место, где его сны могли найти его, и некоторые из них были истинными кошмарами. Это — место всех шрамов и всех ран, которые так и не зажили.
— Только не оставляй меня, — пробормотал у него на груди Зах.
— Обещаю.
Тревор вспомнил, как лежал днем в кровати, воображая себе тело Заха, неразрывно соединенное с ним, вспомнил свою фантазию, как плоть Заха плывет по нему, окружает его. Он вжался в его тело, обнял ногами худые бедра Заха.
— Я хочу, чтобы ты меня трахнул.
— А? Сейчас?
