иллюзий! Шарлатан — если по-твоему, хотя на самом деле иллюзии не есть шарлатанство. Впрочем, это дело вкуса. Главное — что в обезьяну поверил Кэрхун.
— Тебе это удалось, — вздохнул Конан.
В окне снова возникла физиономия Арвистли.
— Что именно мне удалось?
— Помочь мне. Вынужден признать: если бы ты не отвлек Кэрхуна своей иллюзией, я бы не одолел всю эту магию. Существуют вещи, не подвластные ни людям, ни богам. Видишь ли, Арвистли, даже Конан- киммериец не в состоянии убить табуретку.
Эпилог
В последний раз Масардери оглядела «вендийскую комнату» в своем доме в Акифе. Конечно, жаль разорять такое уютное гнездышко, но всему когда-то приходит конец. Нельзя вечно сидеть здесь и грустить по умершему Сулису. Он был хорошим человеком… Наверное, боги сумеют о нем позаботиться. Если богам вообще есть дело до умерших.
Правда, если послушать рассказы Конана о посмертной участи доблестных воинов, то Сулису не слишком понравится в киммерийском «раю», там, где постоянно едят, пьют и сражаются. Сулис был человеком мирным, добросердечным. Любопытным. Отважным…
Нет, она больше не будет о нем думать. Жизнь продолжается. Именно так. Жизнь продолжается.
Масардери вздохнула и закрыла дверь.
Нанятый погонщик верблюдов с важным видом расхаживал по двору. Трое рослых негров, «священные братья», стояли поодаль и поглядывали на него безразлично, а тот, в свою очередь, бросал на чернокожих презрительные взоры.
Три кузины расположились в гостиной Масардери на уютных, обтянутых шелком низких сиденьях. На этих дамах были удобные просторные шаровары, легкие сапожки из мягкой кожи, длинные шелковые рубахи. Они готовились совершить путешествие на берег моря Вилайет и теперь оживленно болтали о предстоящем.
После смерти Кэрхуна Масардери со своими друзьями и родственниками вернулась в Акиф. Оставаться в доме, где произошло убийство, было для вдовы невыносимо. Все в имении Кэрхуна напоминало ей о пережитом страхе.
Конан поддерживал Масардери в ее решении. Таким образом, они были в Акифе уже через десять дней и водворились в доме Масардери. Считалось, что Мэн-Ся и Арвистли получили приглашение погостить у Масардери — а может быть, и остаться у нее навсегда, если им захочется. Это вышло как-то само собой, хотя никто не обсуждал такую возможность с хозяйкой.
Сразу же после возвращения Масардери призвала к себе Конана.
— Мне неудобно было говорить с вами об этом, пока мы находились в пути, — начала она, — но сейчас, полагаю, время настало. Я хочу расплатиться с вами за услуги телохранителя. Я знаю, что невозможно выразить в денежной сумме всю ту благодарность, которую я испытываю к вам, но…
Она смутилась и опустила глаза. Конан смотрел на женщину удивленно.
— Если вы стыдитесь дать мне побольше денег, — сказал киммериец, — то я буду рад избавить, вас от ложного стыда. Я с удовольствием приму сотню-другую золотых, уверяю вас.
— Но моя благодарность гораздо выше сотни золотых… она вообще выше денег! — воскликнула Масардери, пытаясь выразить свои чувства.
— Отлично, — сказал варвар. — Я беру и драгоценными камнями. Изумруды подойдут.
Вы… вы действительно предпочли бы день — нерешительно спросила Масардери.
— А что же еще? — искренне удивился Конан.
— Ну… — Она замялась.
Конан мягко коснулся ее плеча.
— Вы прекрасная женщина, Масардери, и найдете себе хорошего мужа. Получше, чем киммериец, который не намерен задерживаться на одном месте дольше, чем требуется для заработка.
— Вы совсем меня не любите? — прошептала она.
— Люблю, — ответил он просто. — И вас, и еще многих, которые были до вас. Не говоря уж о тех, которые только ждут своего момента где-то там, в моем будущем. Брак и оседлая жизнь — не для меня. Не сейчас.
Он поцеловал ее.
— Не плачьте, — добавил он. — Я не хочу причинять вам боль.
— Вы и не причиняете…
Она вытерла слезы и заговорила деловито.
— Есть еще одна мысль, которая не дает мне покоя. Та демоница, Даанли. Она ведь хотела вернуть себе своего сына, не так ли? Я не вижу смысла дольше держать у себя в доме эту статую. Я хранила ее в память о моем покойном муже, но теперь… Теперь все это как-то сразу утратило смысл.
— Вы хотите отдать золотого мальчика Даанли?
Масардери кивнула.
— Полагаете, это не опасно? — спросила она у Конана.
— Думаю, нет. Напротив, опасно будет оставлять статую у себя.
Таким образом, было принято сразу два очень важных решения: Конан получает две сотни золотых и десяток изумрудов, а демоница Даанли — золотую статую.
К третьему решению Масардери подтолкнули неугомонные кузины. Они явились к госпоже Масардери на следующее утро и сразу приступили к делу.
— Видишь ли, дорогая, — начала одна и замолчала.
— Случилась удивительная вещь, — подхватила вторая.
— Мы начали… испытывать чувства, — заключила третья.
— Вы влюбились? — догадалась Масардери.
Они покраснели и переглянулись. Наконец самая старшая из кузин, наиболее отважная, произнесла:
— Не могла бы ты продать нам своих негров?
Масардери расхохоталась.
— Я отдам вам моих чернокожих — навсегда, в полное и безраздельное владение, — при двух условиях: во-первых, если они сами этого захотят, и во-вторых, если вы отвезете золотую статую па берег моря Вилайет и вручите ее демонице. Почему-то в последнее время я стала очень чувствительной. Не поверите, но мне жаль эту безобразную мать. Не нужно заставлять ее страдать из-за потери. У меня нет своих детей, но я знаю, что потерять ребенка — худшее испытание из возможных.
Все поставленные Масардери условия были соблюдены, и вот теперь из дома в Акифе выступали многочисленные путешественники. Три кузины в сопровождении троих негров везли статую на берег Вилайет, чтобы затем переправиться на остров и поселиться в опустевшем имении Кэрхуна.
Конан и Мэн-Ся, верхом на хороших конях, намеревались продолжить путешествие на восток, в Кхитай. Часть пути они собирались проделать вместе, а там — как получится.
Что касается Арвистли, то он пригрелся в доме Масардери и втайне надеялся на то, что она не попросит его присоединиться к прочим путешественникам. Ему очень хотелось прожить в покое и
