Мэндерли нужна хозяйка, ты знаешь. И это – жертвоприношение.
И почему-то при этих ее словах дрожь прошла по моему телу. Она употребила слово «жертвоприношение» в обычном смысле этого слова. Быть может, хотела всего лишь напомнить о своем сыне и тех проступках, что он совершил. Но перед моим мысленным взором предстала вереница невест, которых вели к жертвенному алтарю, и там они совершали обряд таинства.
Что ж, девственность – тоже жертвоприношение на алтарь семейной жизни, как всем известно. Но моя сила заключалась в другом, и у меня было оружие посильнее, чем девственность. Чистота так мало значит для укрепления супружеских отношений, во всяком случае, примеры истории это доказывают. Мэндерли не представляет для меня опасности, я это утверждаю не из гордыни, а исходя из фактов.
Я ответила ей, что именно этого и хотела и к этому стремилась.
Горгоне ничего не оставалось, как одобрить выбор внука. Что было мне на руку, но я могла бы обойтись и без ее благословения. Макс настолько влюбился в меня, что, если бы она отвергла меня, он бы отверг ее. Но он уверял, что перед его бабушкой не стояло такого выбора, и сердился, когда я заговаривала на эту тему. Какие странные существа мужчины! Правда их почему-то раздражает. Ему казалось, что это бросает тень на его самостоятельность.
Круг замкнулся. Меня приняли как невесту, и спустя три месяца, в февральский день, мы отправились с ним через Ла-Манш в мою деревушку во Франции. С неба падал соленый дождь. Макс гладил мой дождевик и целовал глаза, когда мы вышли с ним на утреннюю прогулку к морю и восхищались друг другом.
А когда я вернулась назад, в Мэндерли, чтобы вступить во владение им, наступила весна, как и сейчас, деревья цвели, они стояли, как невесты, в пышном белом одеянии. Земля просыпалась после зимней спячки, деревья источали живительные запахи. Несмотря на возникшие разногласия во время свадебного путешествия, я с радостным предвкушением взялась за обновление особняка. И первое, что я потребовала сделать, открыть все окна нараспашку – одно за другим. Я пригласила в гости ветер с моря. И была уверена, что забеременею этой же весной. Но я ошиблась.
Моя радость, моя любовь, как поздно это произошло! Сегодня, когда я дописывала конец главы и начала новую, на меня нахлынул такой вал отчаяния и сомнений! Но утром все пройдет. Самые трудные и опасные для меня сейчас часы – это полночь.
Как трудно описать свою жизнь, втиснуть ее в строчки предложений. Намного сложнее, чем я ожидала. Как ты мог заметить, я создала легенду из своего отца, но он действительно появился в моей жизни таким странным образом. Словно и в самом деле восстал из мертвых. Он никогда не объяснял мне причину размолвки с матерью и то, почему он уехал в Южную Африку. Он уверял, что навсегда сохранил привязанность к моей матери и всегда, как мог, заботился о ней, и тотчас откликнулся, когда пришло известие о ее болезни. Но насколько все это было правдой? Я никогда не видела ни одного письма от него, и мама не была больна, она была беременна, хотя я это узнала только десять лет спустя.
Все лгали мне: мама уверяла, что мой отец умер. Дэнни сообщила, что мать умерла от чахотки, они скрыли от меня появление моего сводного брата, и я до сих пор не знаю: заставил ли мой отец сдать ребенка в приют, или это сама Дэнни приняла такое решение. Несколько лет спустя Дэнни все же призналась мне – вскоре после моего замужества, вскоре после того, как я появилась в Мэндерли. Тогда ли это произошло, когда я поняла, что так и не забеременела в те сроки, которые наметила для себя? Наверное. И, наверное, я рыдала. Не помню. И она рассказала мне про моего сводного брата – сына моей матери.
Она доказывала, что приют – полностью ее идея, но я не поверила ей. Боюсь, это дело рук Девлина. Мне кажется, ребенок был в этом огромном доме, когда я приехала в Гринвейз и мама умерла. И я не сомневаюсь, что слышала его плач, когда села подле ее кровати…
Дэнни ошибалась. Я тогда не могла плакать. Я оцепенела, на меня нашел какой-то столбняк. Я стала спящей разгуливать по ночам.
Девлин оказался жестким человеком. И его беспокоила мысль, действительно ли я его дочь. И если бы он счел, что во мне течет не его кровь, он сдал бы меня в приют, как и моего брата.
В тот день я спустилась по лестнице вниз, в комнаты мамы, и он тоже оказался там. Он пристально посмотрел в мои – его – черные глаза и на мои волосы – его волосы: я была плоть от его плоти. Я шагнула к нему, он схватил меня за плечи и притянул к себе; он вглядывался в мое лицо: осколок его скалы – вот чего он хотел увидеть, и, когда это произошло, как сразу изменилось его выражение. Он обнял меня, достал колечко и надел мне его на палец.
Мой дорогой, я не могу писать о нем. Не хочу. Какое-то время я преклонялась перед ним, а он восхищался и преклонялся перед мной.
– Я сделаю из тебя настоящую леди, Бекка! – восклицал он. – И пусть они все провалятся к чертям!
Но я никогда и никому не позволяла лепить из меня то, что им хочется. Ни ему, ни Максу – ни одному человеку в мире. Мой отец попробовал взнуздать меня: нанял гувернанток, накупил платьев, учил танцевать. Не верь мужчинам, дары приносящим, потому что они всегда потом потребуют расплатиться за них. А цена всегда одна – свобода.
В Гринвейзе меня ревниво опекали. Я стала папиной принцессой, и он заточил меня в башне из слоновой кости. Он был таким заботливым, таким нежным, что прошло несколько лет, прежде чем я осознала, что он забрал ключ от входной двери и никогда не отдаст его мне. Сначала от меня отлучили моего двоюродного брата Джека. Меня он не слишком интересовал: льстивый и нерешительный, что я очень скоро разглядела, с банальным складом ума – и его слабодушие в конце концов погубит его.
Мой кузен Джек – сын любимой сестры отца, и его пригласили на какое-то время в Гринвейз – до тех пор, пока он не стал поглядывать на меня. А потом схватил под лестницей и поцеловал. Я чуть не взбесилась от злости и расцарапала ему лицо. И когда отец увидел эти длинные царапины, он сразу все понял. И Джеку сказали «до свидания». Я не грустила, что он уехал, и никогда не думала, что он вдруг ни с того ни с сего объявится в Мэндерли, претендуя на родственные отношения. Почему-то он считал, что в его несчастьях виновата именно я, а потом принялся чернить меня в глазах Макса, и рана начала гноиться.
Правильно поступил мой отец, что, не медля ни секунды, выставил его из дома. Это неблагодарная тварь. Впрочем, отец не выносил не только Джека, но любую мужскую особь, которая появлялась на горизонте.
– Что они толкутся тут? – возмущался он. – Я не потерплю их, Бекка.
Моя подруга Мэй – очень хорошая, умная девушка, но, к сожалению, не очень миловидная, жила в особняке неподалеку от нашего дома, и мне разрешалось время от времени навещать ее. Но у нее было три брата. Отец не выносил их. Мэй так сердечно относилась ко мне – какое счастье, что я смогла
