одурманенным и не знал, что могло бы произойти, если бы он в таком состоянии попытался вызвать силу. Как мог бы отразиться на ней эффект снотворного?..

А вдруг снотворное ослабило его способности?

Давид в ужасе отогнал эту мысль.

Из коридора донесся какой-то приглушенный шум. Давид прислушался. Доктор все не возвращался. Возможно, был уже мертв, как Давид ему и предсказал немногим раньше… А человек-горилла? Мальчик чувствовал, что тот где-то недалеко, стоит на страже. Кажется, доктор говорил с ним… но это было минут пятнадцать назад. Или десять? Или пять?..

Шум стих. Теперь в ушах Давида была лишь глухая ватная тишина.

Он повернул голову к окну, словно для того, чтобы избавиться от навязчивых видений: Джорди, куда-то бегущий… нечеловеческий крик боли… обжигающее дыхание пламени… кровь, крики, смерть… и все это — посреди безмятежного, почти рождественского заснеженного пейзажа… зимнего рая, мгновенно превратившегося в преисподнюю…

Давид попытался сосредоточиться на причудливых, каждое мгновение меняющихся узорах, образованных завитками и прядями тумана. Перед ним возникали и исчезали прозрачные, слегка фосфоресцирующие, едва различимые образы… Вдруг ему показалось, что он увидел лицо — то же самое, что и накануне, лицо девочки, примерно его ровесницы. Ее косички плыли по ветру. Она улыбалась Давиду в клубах тумана, слабо вспыхивающих за миг до того, как рассеяться. Оптический обман, подумал он. Но все равно ему нравилось смотреть на это личико, на котором читались дружелюбие и сочувствие, — это придавало ему храбрости, и он чувствовал себя не таким одиноким…

Из коридора снова донесся какой-то шорох, заставивший Давида вынырнуть из оцепенения. Он пристально взглянул на дверь…

…и тут же перед ним, как вспышка, возникло четкое и ясное видение.

Мама скоро будет здесь!

Через пару минут глаза Шарли привыкли к сумраку. Она никогда раньше не видела центральный холл полностью погруженным в темноту, но сейчас слабый дневной свет проникал сюда лишь сквозь запертые ставни на высоких окнах, освещая мебель в пыльных полотняных чехлах, стоявшую вдоль стен.

Внезапно она осознала, что стоит прямо посреди холла, представляя собой идеальную мишень. Шарли торопливо направилась к лестнице. Оказавшись у ее подножия, подняла голову, вглядываясь в темноту. Где же они держат Давида?..

Он мог быть где угодно. Клиника «Надежда» была очень большой — десятки палат и процедурных кабинетов, игровые залы, столовые, кухни…

«Подумай хорошенько. Давид болен. Ему нужно лечение. Так куда его могли поместить?»

В одну из специально оборудованных палат, скорее всего…

Она помнила, что такие палаты — небольшие, скорее похожие на мини-операционные — располагались в западном крыле.

Оттуда и нужно было начать.

Она скользила вдоль стены, держа пистолет наготове слегка дрожащими руками. Погруженная во мрак и тишину, «Надежда» казалась ей нескончаемым запутанным лабиринтом.

Наконец она углубилась в коридор, по обе стороны которого было множество дверей, и принялась толкать их одну за другой. Все оказались заперты.

В глубине коридора, где царила почти абсолютная темнота, одна из последних дверей неожиданно подалась.

Шарли осторожно просунула голову внутрь. В полумраке она разглядела спинку кресла и панель управления, на которой кое-где светились крошечные лампочки. Здесь недавно кто-то был! Об этом говорил и запах, уже знакомый, слегка металлический. Такой… человеческий запах.

Шарли сделала несколько медленных шагов и вдруг ощутила под ногами что-то вязкое. Она слегка наклонилась и прищурилась, чтобы разглядеть, что это, и недоуменно моргнула, все еще не понимая: весь пол был в каких-то густых темных пятнах. Самое большое из них застыло под креслом.

И тут же из ее горла вырвался непроизвольный вскрик ужаса. Запах!.. Точно такой же запах она ощутила несколько дней назад, на кухне, где убила Сержа!

Кровь!

Она наступила в лужу крови!

Охваченная отвращением, Шарли попятилась. И тут какое-то шестое чувство дало ей знать о чужом присутствии у нее за спиной.

Она резко обернулась.

Но человек, которого она увидела, уже ничем не мог ей повредить. Доктор Массиак полусидел в углу у стены, устремив изумленный застывший взгляд на мыски своих ботинок, и горло его было перерезано от уха до уха.

Шарли прижала руку ко рту и попятилась к двери, с трудом сдерживая рвотные позывы.

Оказавшись в коридоре, она прислонилась к стене, чувствуя, как бешено колотится сердце и подкашиваются ноги от ужаса.

Давид! Что они сделали с Давидом?!

Она быстро вернулась в начало коридора, еле сдерживаясь, чтобы не побежать, во весь голос выкрикивая имя сына.

Снова холл, лестница… Шарли бросилась по ней.

Пробежав несколько ступенек, она вдруг остановилась, пораженная неожиданной мыслью.

Ее бывшая палата…

Неужели Кольбер посмел?..

Откуда-то она знала, что так и есть. Все это имело смысл. Неуловимый, нелогичный… и тем не менее.

Шарли остановилась на лестничной площадке второго этажа и прислушалась. Абсолютная, сверхъестественная тишина…

И она пошла по коридору к палате номер 32.

«Ты не должна выходить за него замуж, Шарли!.. Ты даже не понимаешь, насколько это безрассудно! Ты должна сделать аборт!..»

Голоса и образы из прошлого преследовали ее. Вот они вместе с матерью идут в ту самую палату номер 32 по коридору, уже почти пустому в этот вечерний час… здесь, как всегда, витает слабый запах лекарств, создающий больничную атмосферу, несмотря на ковровую дорожку под ногами, заглушающую шаги, на мягкое, приглушенное освещение, на фотографии звезд и планет в металлических рамках, висящие на стенах… всю эту ложь, которая превращала клинику «Надежда» в такое… особенное место.

И мать шепчет ей, и этот шепот бьет по ушам хуже всякого крика: «Ты должна сделать аборт, Шарли… должна сделать аборт!..»

Ну вот. Она уже прошла почти весь коридор. Прямой путь, ведущий в ее прошлое, в ее историю…

Палата номер 32, в которой она провела… сколько же? Почти полгода…

Палата номер 32, соседняя с палатой номер 34, где лежала девушка, которая мало-помалу впадала в безумие… и в итоге покончила с собой ужасным способом — вонзила ножницы себе в глаза…

Палата номер 32, возле которой она стояла сейчас.

Шарли приложила ухо к двери в надежде уловить стон или вздох или шорох простыни…

Ничего.

Она осторожно повернула дверную ручку и толкнула дверь.

Дневной свет, падавший из не закрытого ставнями окна, почти ослепил ее. Стены по-прежнему сияли