Сколько здесь было счастья,счастья, томившего наши детские души:дворик с зацветшей куртинойи куманек, вразвалку шагающий по-пастушьи,Старый Палермо милонг,зажигающих кровь мужчинам,колоды креольских карт, спасенья от яви,и вечных рассветов, предвестий твоей кончины.В здешних прогалах, где небо пускало корни,даже и дни тянулисьдольше, чем на каменьях центральных улиц.Утром ползли повозкиСенеками из предместья,а на углах забегаловки ожидалиангела с дивной вестью.Нас разделяет сегодня не больше лиги,и поводырь вспоминающему не нужен.Мой одинокий свист невзначай приснитсяутром твоим уснувшим.В кроне смоковницы над стеною,как на душе, яснеет.Розы твоих кафе долговечней небесных красокоблаков нежнее.
Ночь перед погребеньем у нас на юге
Летисии Альварес де Толедо
По случаю смерти —мы повторяем никчемное имя тайныне постигая сути, —где-то на Юге всю ночь стоит отворенный дом,позабытый дом, которого мне не увидеть,а он меня ждет всю ночьсо свечами, горящими в час, когда люди спят,спавший с лица от недугов, сам на себя непохожий,почти нереальный с виду.На бденье у гроба, давящее бременем смерти,я направляюсь проулком, незамутненным, как память,неисчерпаемой ночью,где из живых осталисьразве что тени мужчин у погасшего кабачкада чей-то свист, единственный в целом свете.Медленно, узнавая свой долгожданный мир,я нахожу квартал и дом и нехитрые двери,где с надлежащей степенностью встретят гостяодногодки моих стариков,и наши судьбы сольются в этом углу,выходящем во дворик —дворик под единовластьем ночи, —где мы говорим, заглушая явь, пустые слова,а в зеркале — наши печальные аргентинские лица,и общий мате мерит за часом час.Я думаю о паутине привычек,рвущихся с каждой кончиной:обиходе книг, одного — изо всех — ключа,одного — среди многих — тела.Знаю: любая, самая темная связь —из высокого рода чудес,и одно из них в том, что все мы — на этой сходке,бдении над неведомым — нашим мертвым,оберегая его в первую смертную ночь.(Бденье стирает лица,и глаза угасают, как Иисус в простенке.)А он, наш неимоверный мертвый?Он — под цветами, отдельными от него,с гостеприимством ушедшего оставляяпамять на годы вперед,душеспасительные проулки и времясвыкнуться с ними,и холодок на повернутом к ветру лице,и эту ночь свободы от самого тяжкого грузанадоедливой яви.