Он осмотрел ее, вызывающе обнаженную и вдруг ставшую ему почти родной девушку, потом протянул руку и дотронулся до спелой груди с алой ягодкой соска.

– Подними руки.

Она заложила руки за голову и снова прикрыла глаза, потому что теперь выносить происходящее было выше ее сил.

Со стороны могло показаться, будто Баковский откровенно лапает застывшую перед ним девушку, настолько выверенны и смелы были его движения. О том, что на самом деле он изощренно ее ласкает, знала одна Стефания.

Сейчас она чувствовала себя греческой рабыней, выведенной на помост посреди невольничьего рынка и выбираемой сладострастными заморскими купцами, изголодавшимися за время странствий по горячей женской плоти.

Работорговец, которому она принадлежала с детских лет и который привел ее сюда, скромно отошел в сторону, дабы не мешать покупателям самим проверять ценность выставленной на торг вещи.

А те и не думали обращать на него свое внимание, которым полностью овладела беззащитно голая среди них девушка. Они открывали ей рот, рассматривали язык, щелкали ногтями по зубам, проверяя их прочность, гладили и обнюхивали лишенные волос подмышки, облизывали груди, удостовериваясь в девственной эластичности сосков, не познавших еще губ ребенка, мяли тугой живот и крепкий бугорок мохнатого лобка, шлепали ладонями по крутым бедрам и маленьким ягодицам, так неохотно уступающим их настойчивым пальцам и все-таки раздвигающимся, чтобы явить взорам мужчин глубокую и тщательно выбритую опытными руками ложбинку с потайным отверстием, которое некоторые девушки боятся показать даже своему любовнику. Кто-то попробовал воткнуть в это отверстие палец…

Стефания очнулась.

Баковский стоял перед ней на коленях и целовал бедра. Рука его, просунутая между широко расставленных ног, ласкала выгнутую назад попку.

– Давай ляжем, – сказала она.

После всего, что случилось с ней в тот день, она чувствовала себя усталой и не готовой к новым подвигам. Это, однако, отнюдь не означало, что ей не хотелось, чтобы ее взяли. Только не стоя…

– Хорошо, пошли, – отозвался Баковский, встал, взял ее за руку и вдруг повел прочь из спальни.

Стефания шла за ним, как была, в одних туфельках, и думала о том, что их в любой момент может увидеть находящаяся где-то здесь же Сисли.

Тем не менее они беспрепятственно дошли до гостиной, в которой перед самым выходом на балкон стоял белого цвета круглый столик на одной, причем весьма устойчивой ножке. На столике помещалась только большая ваза с цветами.

Стефания растерянно ждала, пока Баковский осторожно снимет вазу и поставит ее под окно на пол.

– Ложись, – сказал он, указывая на опустевший столик.

– Алекс, но…

– Ложись, или у нас с тобой никогда не будет первой брачной ночи.

Он сам развернул Стефанию за плечи и стал медленно заваливать спиной на круглую крышку столика. Скоро она уже беспомощно лежала, причем ноги и голова ее свешивались над полом.

Она непроизвольно поджала ноги и стала ждать.

Баковский тем временем раздевался.

В перевернутом проеме двери Стефания увидела Сисли. Та несколько мгновений смотрела на нее широко открытыми от удивления глазами, потом так же тихо исчезла.

Баковский разделся. Теперь он стоял между широко разведенными в стороны ногами Стефании совершенно голый и к чему-то готовился.

Сначала она почувствовала под коленями его сильные руки. Руки не давали ногам опуститься и мешали свести колени.

И то, и другое было сейчас для Стефании безразлично. Она расслабилась, закрыла глаза и вся превратилась в чувство.

Ее пронзил шомпол. Он вошел в нее резко, безжалостно, не дав настроиться.

Обоим в первый момент стало больно.

Потом она начала чувствовать, что он плавно движется в ней, начала чувствовать его едва заметные пульсации. Шомпол был живой. И он хотел ее.

«Вас никогда не имели на столе, сударыня?» – «А вы не пробовали в снегу?» – «А на лампе?» – «Я предпочитаю под водой, а вы?»

Пошлейшие вопросы, но они не лишены смысла, думала Стефания. Насколько приятнее делать так, как хочется, а не так, как получается. Еще древние китайцы любили использовать для этих целей качели или просто подвешивали девушку за руки – за ноги на веревках к перекладине и раскачивали, так что она как бы сама нанизывалась на их желтые члены.

Баковский словно услышал ее мысли.

Его древко на мгновение покинуло теплую пещерку полностью, помешкало снаружи и вошло обратно, как таран, сильно и глубоко.

Несколько махов поршня внутри – и снова наружу.

Стефания со смущением ощущала, как из ее влажных недр то и дело выходит воздух, нагнетаемый туда