ярко выделялись тяжелые золотые цепи.

Я уже давно заметила ту особенность, что представители арабского мира питают слабость именно к подобным нарядам. Им, кажется, никогда не бывает жарко, а нарочитая одинаковость в одежде греет им души, напоминая о принадлежности к некоему только, вероятно, им известному ордену.

Я села на заднее сидение, мой спутник устроился рядом – я ошибалась, принимая его за водителя, но кто же знал, что их будет двое? – а юноша, мягко захлопнувший за нами дверцу, занял свое место впереди.

Оказавшись внутри просторного салона, я заметила, что у меня кружится голова. Не от счастья, не от роскоши, окружавшей меня со всех сторон, но от странного пьянящего аромата, в котором мои провожатые чувствовали себя вполне вольготно.

Я предположила, что это своеобразная психологическая обработка, целью которой является подготовка меня к предстоящей встрече, и «отключилась».

Забытье мое длилось недолго. Через три минуты мы уже тормозили перед подъездом «Нью-Йорк Пенты», где мне приходилось бывать несколько раз в жизни и все по одному и тому же поводу.

Церемония выпускания меня наружу повторилась в точности, но только наоборот. Шофер остался у машины греться на солнышке, а мой верный сопровождающий повел меня к стеклянным дверям отеля, которые уже распахивали перед нами два «красных» швейцара.

Когда мы шли через холл, у меня было такое чувство, как будто все, кто встречается нам на пути, кто поднимает подслеповатый взгляд от газеты, кто прерывает оживленную беседу, чтобы проследить за нами до лифта, все они знают, ради чего я здесь. Была ли я этим смущена? Отнюдь. Польщена? Едва ли. Все это было слишком обычно, чтобы на это обратила внимание любая другая девушка моей профессии, кроме писательницы.

На том этаже, куда мы поднялись в бесшумной кабине лифта, нас уже ждали. Когда дверцы плавно разъехались и я увидела черных людей, неприветливо стоящих вдоль коридора, по которому мне предстояло пройти, у меня возникло такое ощущение, как будто я собиралась проникнуть в штаб-квартиру самого Хусейна, о котором упомянула Дот.

Все это оказалось полной противоположностью того, что я обнаружила, оказавшись впущенной в святая святых – аппартаменты Омара Абу-Ангы.

Они вовсе не поражали своими размерами, скорее, наоборот. А главное, здесь не было ни единой живой души.

Мой провожатый и вся коридорная братия остались за дверью, я же была теперь предоставлена самой себе.

Огляделась.

Убранство уютного бунгало, зашторенные окна, мало мебели, все в коврах, включенный телевизор, вещающий что-то о беспорядках в ЮАР…

– Есть тут кто-нибудь живой? – разочарованно позвала я.

У меня было такое ощущение, какое возникает у пациента, пришедшего к стоматологу: с одной стороны ему ясно, что это посещение необходимо, более того, он к нему готовился, пришел и согласен заплатить немалые деньги за осмотр, а с другой стороны, он рад, когда медсестра, извиняясь, сообщает, что приема сегодня не будет.

Сомнения мои, однако, были скоро рассеяны появлением в комнате высокого мужчины в шитом золотом банном халате из тяжелого черного шелка.

Вышел он явно не на мой голос, поскольку, заметив меня, даже остановился, но в следующее мгновение, словно что-то вспомнив, улыбнулся.

– Стефания?

Голос был низким и очень приятным. Даже мое имя он умудрился произнести с акцентом. Как же они любят подчеркивать свое отличие от нас, белых!

Я молча ждала, пока он подойдет и так, будто мы встречаемся раз в двадцатый, возьмет за плечи, вынуждая заглянуть себе в глаза.

У него было большое, не слишком хорошо выбритое смуглое лицо и длинные усы, делавшие его похожим на русского гусара.

– Кей феля? – поинтересовалась я.

«Как дела?» была единственная фраза, которую я знала на арабском.

Омар расхохотался, показав сильные ровные зубы, которыми как я представила, он рвет тела «неверных».

– Ай да умница! Все знает! – забасил он в мою честь дифирамбы.

Я невольно вздохнула.

Омар оказался примитивен, что не было для меня неожиданностью, хотя и огорчало. Любой женщине хочется, чтобы у ее партнера было побольше не только в чреслах, но и в голове. Однако жителей Востока никоим образом не следует сравнивать с европейцами, включая белых американцев, потому что это совершенно разные люди с разными укладами жизни. То, что я называла глупостью, помогало тому же Омару не только шутя расставаться с кучей денег «просто так», но и столь же шутя их зарабатывать.

Вспомнив обо всем этом, я расслабилась и решила просто отдыхать в свое удовольствие. Благо настроение моего нового мужчины тому способствовало.

Он поцеловал меня в губы, усадил на диван, выключил телевизор и с того же пульта дистанционного управления, буквально исчезавшего в его широкой ладони, оживил музыкальный центр:

– And it seems to me you lived your life Like a candle in the wind…

Это была песня Элтона Джона «Свеча на ветру» о Норме Джин.[15]