столько дорог и перекрёстков, враз заплутаем!
– Слышишь, гремит дальний гром? – посоветовал Егор через открытое окошко. – Вот и двигай уверенно – на эти звуки. Не иначе, оно там и есть – стрельбище…
Через час прибыли, всё же, на нужное место. Открывшаяся картинка однозначно засвидетельствовала: царь пребывает в добром здравии. В чистом поле в один ровнехонький ряд было выстроено полтора десятка бранденбургских полевых мортир и гаубиц, на различном удалении от пушек были выставлены большие деревянные щиты, для чего-то старательно выкрашенные в жёлто-синюю полоску. Между артиллерийских орудий суетливо перемещалась длинная сутулая фигура в тёмно-коричневой одежде, держащая в руке короткий горящий факел, чуть в стороне застыла пёстрая группка людей, состоящая из сорока-пятидесяти человек.
Вот гаубицы и мортиры – одна за другой, окутались белыми облачками дыма, с двухсекундным отставанием загремела бодрая канонада, три ближних полосатых щита разлетелись в мелкие щепки…
Егор несуетливо вылез из кареты, огляделся по сторонам. Одни пушкари в бранденбургской форме усердно прочищали длинными банниками жерла орудий, другие поливали охлаждающим уксусным раствором горячие пушечные стволы, третьи готовили к следующему залпу новые пороховые заряды, ядра и специальные гранаты, начинённые картечью. Пётр о чём-то увлечённо и запальчиво спорил с фон Принцем, недалеко от спорщиков неподвижно застыли Егоровы сотрудники – с масками вселенской скорби на лицах. Под глазом одного охранника красовался свежий бордово-синий фингал, у другого была наспех перевязана голова.
«Понятное дело! – догадался Егор. – Ребята в соответствии с полученными строгими инструкциями, настойчиво уговаривали царя вернуться обратно в Кёнигсберг. Вот и доуговаривались, бедняги…»
– Доброго здоровья вам, Прокофий Савельевич! – как ни в чём не бывало приветствовал он Петра. – Смотрю, есть успехи? Вона, аж целых три щита, крепких таких, превратились в полную труху!
Царь самодовольно и гордо усмехнулся:
– Да, уже научился попадать метко! Кстати, при камер-юнкере можешь меня величать именем настоящим, он – свой…
– Ты, милый Питер, настоящий бомбардир! – тут же льстиво, на немецком языке, заявил бранденбургский напомаженный красавчик, только небрежно кивнувший царскому охранителю головой – в знак приветствия.
Егор мысленно заскрипел зубами, но удержался от грубого слова, наоборот, спросил очень спокойно, практически елейным голосом:
– Что ж ты, Пётр Алексеевич, ночевать не вернулся в город? Мы уже начали беспокоиться: ночи-то ещё холодные… Не замёрз часом, милостивец?
Царь шумно и недовольно засопел, смущённо покосился в сторону юного камер-юнкера, неуверенно пояснил:
– Да тут у фон Принца, совсем недалеко, выстроен этот… Охотничий домик. Там и скоротали ночь, у жаркого камина. Ты, Алексашка, не отвлекай сейчас, мне к следующей стрельбе надо готовиться…
Егор покладисто отошёл в сторону, сел на ящик из-под картечных гранат, нетерпеливым жестом подозвал к себе сотрудников, пострадавших от царского гнева, скупо посочувствовал:
– Эк, как вам досталось, родимые! Ничего, бывает, служба… Получите потом от меня денежное вспоможение, по три рубля серебряных… Молчите уж, недотёпы! Подробности меня совсем не интересуют. Прямо сейчас возвращайтесь в городок, поручику Бровкину передайте следующее…
Уже поздним вечером, на малиновом закате, царь, видимо, сильно притомившись от пушечных и иных утех, согласился вернуться на ночлег в Кёнигсберг. Ехали молча, глядя в противоположные каретные окошки.
– Мин херц, а почему эти щиты деревянные, в которые ты палил из мортир да гаубиц, полосатые все? – невинно спросил Егор, которому эта затянувшая молчанка уже порядком приелась и надоела. – Жёлто-синие какие-то…
– Это цвета королевства шведского, – вяло и неохотно ответил Пётр и строго посмотрел на Егора. – Это всё, охранитель, о чём ты хотел спросить? Нет? Тогда – спрашивай!
– А когда мы дальше поедем? Все важные, секретные до невозможности бумаги уже подписаны, можно и в путь трогаться…
– Когда велю – тогда и тронемся! – жёстко заявил царь, помолчал немного, подумал и добавил: – Через неделю, наверное… Яшка же Брюс обещался нас догнать? Вот, дождёмся его, и – проследуем…
Ещё минут через десять Пётр произнёс – как бы между делом, неотрывно глядя в каретное оконце:
– А этот камер-юнкер – малый хороший и занятный… Может так статься, что я его с собой захвачу…
– Воля твоя, государь! – почтительно кивнул головой Егор, а про себя подумал: «В нашем гадюшнике российском только что и не хватает фаворитов-педрилл! Хрен тебе, мин херц, а не фон Принц смазливый, перебьёшься…»
Отложив отъезд Великого Посольства на неопределённое время, царь (Егор – на этот раз лично выступал в качестве надёжного охранника) ещё двое суток развлекался в обществе напомаженного камер-юнкера: днём – на артиллерийском стрельбище, ночью – в охотничьем домике, у жаркого камина, на шкуре медвежьей…
На утро третьего дня неожиданно выяснилось, что полностью закончился порох, да и ядер с гранатами осталось – кот бранденбургский наплакал.
– Завтра всё подвезут! – слёзно заверял фон Принц. – Не расстраивайся, милый мой Питер! Отдохни немного, и мы снова будем веселиться…
«Кто-то, действительно, ещё будет веселиться и развлекаться – на полную катушку, а кому-то – уже и не придётся!» – ехидно ответил Егор, разумеется, про себя, наглому и коварному камер-юнкеру…
Обедали на этот раз в столовой комнате купеческого дома, где и квартировали. Хозяйская стряпуха расстаралась на славу: суп из гусиных потрохов и зелёного шпината, свиные рульки, тушённые с кислой капустой, горохом и прошлогодними яблоками, свежеприготовленный печёночный паштет, белый пшеничный хлеб, жёлтое коровье масло, фруктовый штрудель, украшенный сверху заварным кремом…
– Вкусно всё! – громко рыгая, одобрил Пётр. – Только очень уж тяжёлая пища, жирная такая… Как бы изжога потом не замучила. Алексашка, не спи, плесни-ка мне пива! Да в большую кружку наливай, не жалей… После такой жирной сытости маленькой кружкой уже не отделаться! Может оно и рассосётся?
Бесшумно приоткрылась дверь, украшенная цветными стеклянными витражами, в столовую торопливо вошёл Франц Лефорт, за ним шествовал дюжий денщик с тяжёлым холщовым мешком на плече.
– Гутен таг, кавалеры! – громко поздоровался Лефорт. – Иван, поставь ношу возле стола. Теперь свободен. Подождёшь меня на крыльце… Спасибо, господа, за заботу. Но я уже пообедал у друзей, в морском порту. Вот, принёс вам диковинку заморскую! – достал из мешка странный светло-розовый плод – размером с обычный мужской кулак, важно пояснил: – Это называется – «потато»! Большую партию этого славного фрукта привёз в Кёнигсберг мой старинный английский друг. Шкипер Джон Смит. Его прекрасный бриг «Леди Мари» пришёл неделю назад от берегов Америки. Джон говорит, что все тамошние туземцы очень уважают сию ягоду. Только её едят – и бывают сыты. Шкипер презентовал мне целый мешок «потато»… Угощайтесь, мои добрые друзья!
Егор ограничился тем, что только понюхал заморский плод, после чего радостно улыбнулся – словно старинному приятелю, с которым неожиданно встретился – после долгой разлуки. Пётр же жадно впился в предложенную «ягоду» своими крепкими, чуть жёлтоватыми зубами, аппетитно захрустел, но уже секунд через семь-восемь расплевался во все стороны:
– Гадость-то какая! Скулы так и сводит, тьфу ты… Похоже, герр Франц, твой шотландский шкипер – большой шутник! Большой… Его счастье, что мы сейчас не в России, а то отведал бы этот капитанишка вдоволь плетей русских…
– Как же так? – искренне огорчился Лефорт. – Джон меня уверял, что это – очень даже вкусно. Впрочем, английские шутки мне всегда казались немного странными и грубоватыми…
Поднявшись из-за стола, Егор принялся вдохновенно вещать, немного, естественно, привирая при этом:
– Мин херц! Этот плод – вовсе даже и не фрукт, а самый натуральный овощ! Очень полезный и вкусный,
